ГАСТОН. Не нужно умиляться и преждевременно называть меня сынком. Мы сошлись сюда, чтобы вести расследование, тщательно, как полицейские, и так же, как полицейские, по возможности не вкладывая в это дело ни грана чувств. Эта попытка сближения с существом, полностью мне чуждым, и которое мне придется, быть может, еще сегодня признать частью самого себя, — эта странная помолвка с призраком — и так уже достаточно мучительны, а тут еще я вынужден отбиваться и от вас. Я соглашусь пройти через любые испытания, выслушать всякие истории, но внутренний голос говорит мне, что прежде я обязан узнать правду об этой ссоре. Правду, как бы жестока она ни была…

Г-ЖА РЕНО(нерешительно). Ну так вот: из-за какого-то пустяка, как обычно у мальчиков, вы подрались. Ты сам знаешь, в этом возрасте быстры на расправу…

ГАСТОН(прерывает ее). Нет, не Вы. Эта слушаний еще здесь, ведь верно, ведь вы только что солгали мне?

ЖОРЖ(помолчав немного, решительно). Да, она еще у нас.

ГАСТОН. Пожалуйста, позовите ее сюда, мсье. К чему все эти колебания, вы же знаете, я все равно разыщу ее и рано или поздно сам расспрошу!..

ЖОРЖ. Как глупо, как чудовищно глупо!

ГАСТОН. Но я ведь здесь не затем, чтобы узнавать приятные вещи. Да и к тому же, если подробности этого события смогут вернуть мне память, вы просто не вправе скрывать их от меня.

ЖОРЖ. Ну, раз ты настаиваешь, я сейчас ее позову. (Звонит.)

Г-ЖА РЕНО. Но ты весь дрожишь, Жак… Скажи, ты хоть не болен?

ГАСТОН. Я дрожу?

Г-ЖА РЕНО. Может быть, как раз в эту минуту что-то для тебя прояснилось, скажи, ты ничего не чувствуешь?

ГАСТОН. Нет… Все тот же мрак, окончательный, беспросветный.

Г-ЖА РЕНО. Тогда почему же ты дрожишь?

ГАСТОН. Все это ужасно глупо. Но, перебирая тысячи возможных воспоминаний, я с особой нежностью призывал воспоминания о друге. Именно наша воображаемая дружба была основой, на которой я воздвигал здание прошлого. Наши пылкие, беседы во время прогулок, книги, которые мы открывали для себя вместе, девушка, которую мы любили вместе, и ради него я пожертвовал своим чувством и даже — только не смейтесь, пожалуйста, — однажды я спас ему жизнь, когда он упал из лодки. Поэтому-то, если я ваш сын, мне придется привыкать к правде до того далекой от моих грез…

Входит ЖЮЛЬЕТТА.

ЖЮЛЬЕТТА. Мадам звонили?

Г-ЖА РЕНО. Мсье Жак хотел бы поговорить с вами, Жюльетта.

ЖЮЛЬЕТТА. Со мной?

ЖОРЖ. Да, с вами. Поскольку вы были свидетельницей несчастного случая с Марселем Граншаном, ему хотелось бы расспросить вас об этом.

Г-ЖА РЕНО. Вы же знаете всю правду, милочка. Знаете также, что, хотя у мсье Жака был бешеный характер, никаких преступных замыслов он питать не мог…

ГАСТОН(снова ее перебивает). Пожалуйста, ничего ей не говорите! Где вы находились, мадемуазель, в то время, как произошел несчастный случай?

ЖЮЛЬЕТТА. На той же площадке, мсье Жак.

ГАСТОН. Пока еще не называйте меня мсье Жаком. С чего началась ссора?

ЖЮЛЬЕТТА(украдкой поглядывая на г-жу Рено и Жоржа). Значит, то есть…

ГАСТОН(подходит к ним). Не будете ли вы так любезны оставить меня с ней наедине? По-моему, вы ее стесняете.

Г-ЖА РЕНО. Я готова сделать все, что ты хочешь, лишь бы ты к нам вернулся, Жак.

ГАСТОН(провожая их до двери). Я вас потом позову. (Жюлъетте.) Садитесь, пожалуйста.

ЖЮЛЬЕТТА. Мсье разрешает?

ГАСТОН(усаживаясь напротив нее). И давайте оставим это обращение в третьем лице. Оно только стесняет нас обоих. Сколько вам лет?

ЖЮЛЬЕТТА. Тридцать три. И вы сами это отлично знаете, мсье Жак, ведь когда вы ушли на фронт, мне было пятнадцать. Зачем же вы спрашиваете?

ГАСТОН. Во-первых, я этого не знаю, во-вторых, я вам уже говорил, что, возможно, я вовсе и не мсье Жак.

ЖЮЛЬЕТТА. Да нет же, я вас сразу узнала, мсье Жак…

ГАСТОН. А разве вы его хорошо знали?

ЖЮЛЬЕТТА(внезапно разражаясь рыданиями). Ах, да разве можно так забывать!.. Значит, вы совсем-совсем ничего не помните, мсье Жак?

ГАСТОН. Ровно ничего.

ЖЮЛЬЕТТА(кричит сквозь слезы). Каково мне слышать такие слова, после всего, что было!.. Да это же чистая мука для женщины…