Аккурат над этой полоской земли на трехметровой высоте тянулась прохудившаяся труба теплотрассы. Сквозь дырки в обмотке сочилась горячая вода, из-за чего замерзшая земля под трубой раскисла, и подошвы мужской обуви приблизительно сорок четвертого размера отпечатались в вязком месиве не хуже, чем прикус сладкоежки на подтаявшей шоколадке.

Мгновенно перед моим внутренним взором возникла очень похожая картинка: точно такие же отпечатки – остроносые, с необычным трапециевидным каблуком, темнеющие на многострадальном паласе офиса «МБС»! И с отчетливостью, не оставляющей места сомнениям, вспомнилось мне, как влип в коричневую лужицу разлитого чая неосторожный Максим Смеловский, обутый в щегольские ковбойские сапоги!

– Вот дурак! – в отчаянии прошептала я, понимая, что произошло.

Значит, Макс, моя лягушонка из коробчонки, не поскакал скорее прочь, а зачем-то задержался у здания института. Схоронился за елочками, натоптал там…

– Может, хотел дождаться, пока все успокоится, чтобы вернуться на наш офисный диван? – предположил мой внутренний голос. – А теперь, глядишь, дождется обвинения в еще одном убийстве!

В самом деле, получалось, что мой неразумный друг Максим болтался в подозрительной близости от НИИ Гипрогипредбед в то самое время, когда на крыльце этого заведения в принудительном порядке расставался с жизнью некий гражданин в оранжевом костюме!

– Может, конечно, он тут раньше болтался, еще до прихода в офис, но все равно очень подозрительно, – признал мой внутренний голос. – Если опера доберутся до нашего офиса и увидят предательский отпечаток на ковре – все, Макс пропал! Эти следы под елочкой будут веской уликой против него!

В один краткий миг я осознала, чего от меня требует долг дружбы, и с еле слышным «Прости, дорогая!» незаметно для группирующихся справа ментов левой ногой подсекла и уронила на сырую землю доверчиво притулившуюся ко мне Трошкину.

– Ай! – падая, взвизгнула Алка, еще не ведающая, чего долг дружбы потребует от нее.

Той же левой я подкорректировала направление ее движения и была точна, как хороший хоккейный нападающий. Моя подружка на попе прокатилась сначала по обледенелым кочкам, а потом и по сырой землице, своей белой шубкой стирая с чернозема «интересненькие следочки» Макса.

– Моя норка! – затормозив на зыбкой границе грязи и мерзлоты, негодующе завопила Трошкина.

– Кому норка, а кому и дырка. От бублика! – вздохнув, мрачно прокомментировал стажер Санька.

На лицах милицейских парней, угрюмо разглядывающих Алку, восседающую в проложенной ею колее, отразилось отвращение, в сравнении с которым взгляды, доставшиеся трупу, показались бы проявлением живой и искренней симпатии.

– Она же не хотела! – Я горячо и абсолютно искренне вступилась за подружку.

Кулебякин, звонко уронив на обледенелый бетон скверное ругательство, сошел с крыльца, протянул длинную руку и рывком, как сорняк, выдернул из распаханного почвогрунта трепыхающуюся Трошкину. Она тут же завертелась волчком, сокрушенно рассматривая грязный шубный тыл, и при этом окончательно уничтожила все следы присутствия на клумбе других живых организмов в радиусе метра. На месте, где покрутилась Алка, образовалась аккуратная воронка, похожая на кратер миниатюрного грязевого вулкана.

– Теперь бы еще в офисе территорию зачистить! – пробормотал мой внутренний голос.

Я подняла голову и посмотрела на наше окно. Оно было таким же темным, как все остальные. Очевидно, Андрюха, дождавшись ухода всех нежданных-незваных ночных гостей, погасил свет в общей комнате и вернулся в свою каморку.

– Это хорошо, – порадовался мой внутренний голос. – Иначе у ментов непременно возникло бы желание поискать в помещении с освещенным окном возможных свидетелей убийства!

Соответствующее желание у коллег Дениса действительно возникло, но тут в нашу спонтанно образовавшуюся команду диверсантов-саботажников, активно мешающих проведению оперативно-розыскных работ, по собственному почину вступил ночной сторож Гипрогипредбеда.

Пал Сергеич вовсе не препятствовал проникновению представителей закона на охраняемую им территорию. Напротив! Он гостеприимно распахнул входную дверь и соорудил из крупных морщин раскрасневшегося от возлияний лица приветливейшую улыбку шириной с Гранд-Каньон. И ответить на вопросы старик тоже был не прочь, наоборот, ему очень хотелось общаться, так что опера при правильном подходе могли бы узнать много интересного. К несчастью для них, рьяный стажер Санька, важничая, первым полез к нетрезвому деду с недостаточно четко сформулированным вопросом:

– Видел тут кого, отец?

И честный ответ Пал Сергеича скомпрометировал его как свидетеля, к показаниям которого стоит прислушаться.

– Их вот видел! – кивнул сторож, указав на меня пальцами, растопыренными двузубой вилкой.

То ли моя фигура в глазах старого выпивохи раздвоилась, то ли это его «их» должно было объединить меня и Трошкину… Прояснять это смутное обстоятельство никто не стал – Пал Сергеич как раз озадачил публику новым заявлением:

– Еще тещу свою видел, бабу Таню, чтоб ей ни дна ни покрышки!