— Не подскажешь, милая, далеко ль до Песчаного Стана? — спросил нищенку Ругивлад, но та не ответила.

Он спешился, поделиться с убогой своей нехитрой едой, как вдруг заметил, что ребенок на руках ее мертв, и уже давно. Несчастная нянчила маленький трупик. Чуть поодаль словен приметил тело селянина. Мужик лежал, широко раскинув руки, в одной ладони еще был зажат топор, а в груди, средь разорванного веретья, сидело две стрелы.

Волхв повидал немало смертей, но впервые она предстала пред ним во всей своей бессмысленности и уродстве. Ругивлад, разостлав скатерку, положил к коленям сумасшедшей одну из фляг, три лепешки и кусок мяса. Нищая не притронулась. Тогда он подобрал крому, валявшуюся тут же, и сунул туда нехитрые дары. Проголодается — авось, найдет!

Он уже был в седле, когда кот зашипел, а меч, вдруг, обжег хладом спину. Волхв внимательно осмотрелся. Степь пустынна — не иначе, враг затаился на пути.

— Шш-ш! Брысь негодная! — снова угрожающе зашипел Баюн.

Мех на звере стал дыбом, а пушистый хвост стал нервно хлестать по спине скакуна.

— Дело нечисто! — понял Ругивлад, и начал читать запасенный по такому случаю стих.

Чем отчетливей были заклинания, тем яснее становился и взор. Вскоре он различил черные полупрозрачные ткани, витавшие в воздухе, а затем и хозяйку зловещих одежд, что кружила, прихрамывая, возле нищенки с ее мертвым ребенком. В руке у колдуньи он заметил веретено с черной нитью, и если бы еще присмотрелся, то увидел бы, что нить постепенно опутывает жертву. Рукоять рунического меча сама прыгнула в ладонь, клинок дрожал и гудел, знаки мерцали зеленоватым пламенем. В сей же миг ведьма обернулась, их взоры скрестились.

— А, словен? Право, не знаю, как мы не встретились доселе! — молвила женщина в черном, продолжая отматывать нить.

Она была прекрасна, пышные волосы, темные, точно вороново крыло, ниспадали на плечи. Кожа незнакомки казалась белее самых чистых снегов. Если бы не хромота, волхв смело бы мог сказать, что нет в целом Свете красивее ее. Да, вот еще очи! Очи ведьмы оказались столь же черны, как незабываемые глаза Седовласа. Пусты и безжизненны, как сама смерть! И не было в них ничего, кроме косой да нелегкой. Ругивлад отвел взор.

— Что сделала тебе, Кривая, эта несчастная.

— Экий ты любопытный, волхв! Ехал, так и езжай себе дальше!

— Боюсь, она права, парень! — вдруг посоветовал кот, — Нам не стоит задерживаться!

Ругивлад тронул коня, но оглянулся еще раз. Нищенка лежала у дороги, все так же прижимая к груди драгоценную ношу. Темная Пряха махала ему вослед, и рваные нити колыхались на ветру.

— До встречи, волхв! — донеслось вдруг.

И смертный испугался. Страх, великий и непобедимый Страх пред незнаемым обуял человека. Он сдавил бока скакуну, и тот рванул по голой степи, словно мысли всадника передались коню.

Оставив многие версты позади, Свенельд и его очаровательная спутница очутились пред скалистой грядой, которую пронизывал, судя по всему, единственный в этих местах проход. Разнуздав коней, старик сказал, что переждут здесь ночь. Опрометчиво было слишком полагаться на выносливость скакунов, если не дать и им передохнуть. Древний воин недоверчиво поглядывал в сторону ущелья, нависшего над проходом. Ольга нарезала пучки выцветшей травы, скупо разбросанной по пустоши, задав корм животным. Теперь следовало бы позаботиться и о себе. Запасы еды подошли к концу, еще хуже обстояло дело с водой, а рассчитывать на их скорое пополнение в незнакомой местности не стоило и подавно.

— Гляди! — воскликнула девушка, заметив крылатую тень, перемахнувшую с одной скалы на другую.

— Вижу! Не вспугни! — подтвердил Свенельд и взялся за лук.

— А может, не надо?

— Сперва говорит «смотри», а затем — «не стоит»… — буркнул Свенельд.

— Тогда, пошли вместе! Мне одной оставаться страшно, — с надеждой в голосе предложила она.

— Да, что ж с тобой поделаешь? Идем, но ступай как можно тише, — прошептал воин и начал, словно кошка, выслеживающая неразумного воробья, осторожно взбираться по гряде.

Им не мешало бы подстрелить любое бегающее, прыгающее или летающее на ужин, но на сей раз старания оказались напрасными. Едва люди вскарабкались на скалы, с тем расчетом, что если бы птица вздумала выпорхнуть — ей не миновать бы вертела, как воздух огласил предсмертный хрип скакуна. Очень часто охотник напротив обращается в дичь. Девушка хотела кинуться на выручку, у виска нервно забилась синяя жилка, но старик предупредил порыв:

— Не мытьем, так катаньем. Нет худа без добра. Кто бы там ни был — мы обеспечены кониной, а до моря Готского — рукой подать.

— Я не посмела бы убить коней! Это, как предательство, а друзей — не предают.

— Поэтому я и рад, что кто-то сделал нам маленькое одолжение, — ответил практичный Свенельд, — И с этим благодетелем не худо было бы познакомиться, пока он не сцапал нас безо всяких церемоний.

— Ты нарочно бросил их! Теперь я понимаю! — вспыхнула девушка, но воин и бровью не повел.

Тонкие губы Ольги исказила усмешка, убийственная, если бы Свенельд обратил на нее внимание. Но он вслушивался в опасность, он впитывал тревогу и был слишком напряжен, чтобы заметить подобные ужимки. В мозгу вспыхивали и гасли образы врагов, с которыми ему довелось встретиться на своем длинном веку. Нет, ни один из них не подходил под тот набор звуков и запахов, что уловил мужчина. Более всего Свенельд недоумевал по поводу отменной базарной ругани, что доносилась с места кровавого пиршества. А в этом уже никаких сомнений не было, чавканье порою заглушало раздающуюся брань.