– Пенкна Зосенька, ваш Ромео и его верные друзья подыхают от голода! – крикнул сизоносый поручик через всю залу.

– Перестань, сколько можно, – укорил его механик.

Все сели, и неугомонный стрелок тут же прицепился ко второму пилоту, уткнувшемуся в книгу.

– Митька без своего молитвенника никуда. Почитай нам про незнакомку. Как это: «Чего-то там, пройдя меж пьяными, она глушит вино стаканами».

Он засмеялся, остальные улыбнулись – кроме Шмита. Тот буркнул:

– Очень остроумно.

Через столовую с тяжелым подносом, уставленным всякой снедью, плыла давешняя кельнерша. Черноглазый Агбарян оживился:

– Мадемуазель, я надеюсь, вы к нам?

– Зря стараетесь, – ухмыльнулся сотник. – Сердце красавицы оккупировано, да и рука уже обещана.

Кельнерша грациозно вспорхнула на ступеньку, стала метать, будто со скатерти-самобранки, мясные и рыбные закуски, соленые грибки, пирожки.

– Здравствуйте, пани Зося, – приветствовал ее Рутковский. – Право, вы нас балуете.

Когда у красотки освободились руки, она любовно поправила Степкину завернувшийся манжет, и невзрачный механик просиял счастливой улыбкой.

– Голубок с голубкой, – заметил Лучко, сунув в рот кусок ветчины. – Степкин, когда на свадьбе погуляем?

У того на всё был один ответ:

– Перестань, сколько можно.

Зося, мило закрасневшись, накладывала летчикам на тарелки. Интересно, что ни графина с водкой, ни бутылки с вином на обильном столе не было – только сельтерская да квас.

– Эх, господа, ничего б не пожалел, только бы на «Муромце» полетать, – вздохнул рядом с Зеппом парижанин Круглов, теребя пуговицу своей новенькой гимнастерки.

– И не говори, – с чувством поддержал его Теофельс (они все уже были на «ты»).

В голове у него от сосредоточенности всё вертелось и пощелкивало. Даже странно, что соседи не слышали того лихорадочного перестука.

Кельнерша шла мимо с пустым подносом, уронила на пол салфетку. Агбарян дернулся поднять, но проворный Зепп его опередил. Галантно подал, нарочно коснувшись полной ручки красавицы. Задержал взгляд на ее лице. Полька порозовела.

– Дзенькую, пан прапорщик. Спасибо.

Он попросил:

– Уроните что-нибудь еще.

Улыбаясь, она покачала головой и удалилась.

– Зря стараешься, Долохов. – Ветеран толкнул Зеппа в бок. – У пани Зоей со Степкиным сурьезный ррроман. Ты опоздал.

– Тогда пойду повешусь.

Под общий смех гауптман вышел из кантины.

Так-так, говорил себе он, так-так.

Если бы кто-нибудь сейчас видел лицо шпиона, поразился бы: оно меняло выражения и гримасы со скоростью быстро прокручиваемой кинопленки.

То делалось приторно-восторженным, то мизантропическим, то развязным, то застенчивым. Губы растягивались до ушей и сжимались в куриную гузку, поджимались и рассупонивались; глаза глупели и умнели, по-овечьи добрели и тут же сверкали злой иронией. Фигура и осанка тоже участвовали в маскараде. Гений перевоплощения ссутуливался, выпячивал грудь, расправлял плечи, скашивался набок, ни с того ни с сего начинал прихрамывать или потешно подпрыгивать на ходу.

Теофельс разминался, словно жокей перед скачкой с препятствиями.

Минута-другая, и он привел себя в состояние полной пластилинности, из которой теперь мог вылепить что угодно.

Нельзя сказать, чтобы в Зеппе умирал великий актер. Потому что актер и не думал умирать, а, напротив, был очень востребован и частенько давал огромные сборы. Просто представление обычно устраивалось для весьма узкого круга, и публика не подозревала, что присутствует на бенефисе.

В отличие от профессионального артиста Теофельс не умел изображать ярость или безутешное горе, оставаясь внутренне холодным. Он был адептом сопережи-вательной школы и на время исполнения роли действительно превращался в другого человека, почти полностью. Будто бы стягивал свое «я» в крошечный тугой узелок, однако для контроля над ситуацией хватало и узелка.

Экипаж «Муромца» прибыл на обед компактной группой. Что и понятно: вместе летали, вместе отправились подкрепиться. Однако все они люди разного темперамента и склада. Это, в частности, проявляется в скорости поглощения пищи. Командир корабля, например, ел четко и организованно. Не лакомился, не излишествовал. Такой субъект утолит голод и встанет из-за стола, попусту рассиживать не будет. Его Зепп ожидал первым.

И не ошибся.

Рутковский спустился с крыльца, надевая пилотку. Остановился зажечь папиросу.