–  Что произошло?

Марвин уминал пряники, словно несколько дней голодал, что в каком-то смысле соответствовало действительности, и спросил с полным ртом:

–  Что значит слово malcriado?

–  Что? Ах, это! Невежливый, невоспитанный мальчишка, от которого одни беды. Это, наверное, единственное слово, которого Лидия не произнесла… А что?

–  Так… так старуха его назвала. Ребеночка.

–  Ага, - отозвалась Энжи.
– Оставь мне пару пряников и объясни, как это он превратился в ребенка. Ты с ним поступил, как с Миледи?

–  Ну да. Только мне пришлось зайти очень далеко, я же тебе сказал.
– Голос у Марвина стал отстраненным, как в лавочке сантерии.
– Он был такой старый, Энжи.

Энжи промолчала, а Марвин прошептал:

–  Я не мог за тобой пойти. Мне было слишком страшно.

–  Забудь.

Энжи хотела сказать что-нибудь успокаивающее, но следующие слова у нее вырвались сами собой:

–  И зачем тебе понадобилось показушничать? Если бы ты сделал все попроще, пообычнее и добыл письмо… - На последнем слове у нее сжалась грудь.
– Письмо! Мы совсем забыли про мое дурацкое письмо!
– Подавшись вперед, она выхватила у Марвина тарелку с пряниками.
– Ты забыл! Ты забыл, да?
– Она тряслась, как не дрожала, даже когда ее схватил El Viejo.
– О Господи, столько мучений - и все зря!

Но Марвин улыбнулся, впервые за очень долгое время.

–  Успокойся, все в порядке… Оно у меня.
– Выудив из заднего кармана штанов письмо Джейку Петракису (более грязное, чем было), он протянул его Энжи.
– Вот оно. И не говори, что я ничего для тебя не делаю.

Это была его коронная фраза, украденная из телесериала и употребляемая, как правило, когда надо было кормить Миледи, мыть за собой тарелку после завтрака или складывать собственную одежду.

–  Возьми, открой, - говорил он теперь.
– Убедись, что это то самое.

–  Мне и не надо, - раздраженно запротестовала Энжи.
– Это мое письмо, уж поверь мне, я его сразу узнала.

Но она все равно вскрыла конверт и вынула оттуда один сложенный листок, на который взглянула… и застыла, не веря своим глазам. А после протянула листок Марвину. С обеих сторон он был пуст.

–  Да уж, ты свою работу основательно проделал, - мягко сказала она совершенно пораженному брату, который уставился на нее, разинув рот.
– Тут и сомнений быть не может. Я просто пытаюсь понять, зачем нам понадобилась такая невероятная ерунда ради пустого листка бумаги.

А вот Марвин отполз от нее подальше на кровати.

–  Это не я, Энжи! Клянусь!
– Марвин нетвердо поднялся на ноги и теперь стоял, подняв руки, словно приготовившись защищаться на случай, если она набросится.
– Я просто вытащил его у тебя из рюкзака. Даже не смотрел на него, честное слово.

–  Что? Я написала его грейпфрутовым соком, чтобы никто не прочел, если только не подержит над лампой? Ладно, уже не важно. Сойди с подушки и садись.

Марвин настороженно повиновался и скорее прикорнул, чем сел рядом с ней на краю кровати. Они немного помолчали, а потом он сказал:

–  Это ты. Это ты с письмом сделала. Тебе так хотелось, чтобы оно не было написано, что его просто не стало. Вот что произошло.

–  Ну да, конечно, - отозвалась сестра.
– Я тут могучая ведьма… Сказала же, не важно.

–  Нет, важно.

Она так отвыкла видеть Марвина с обоими глазами, что его лицо показалось ей вдвойне серьезным, а он очень тихо добавил:

–  Ты у нас самая крутая ведьма, Энжи. Ему нужна была ты, а не я. На сей раз она не ответила, и Марвин продолжал:

–  Я был приманкой. Да, я играю с мешками для мусора и кларнетами и заставляю ходить гадких кукол. Ему-то что с того? Но он знал, что ты за мой придешь, поэтому и запер меня в прошлом четверге, чтобы легче было тебя зацапать. Только он просчитался, не сообразил, что ты сама сможешь одолеть весь путь назад. Без заклинаний и прочей ерунды. Именно так все и было, Энжи! Именно поэтому я знаю, кто из нас двоих настоящая ведьма.

–  Нет!
– почти закричала Энжи.
– Нет, я просто была очень зла, это совсем другое дело. Никогда нельзя недооценивать разозленную женщину, о Великий. Но ты… Ты прошел всю дорогу назад совершенно один, и ты схватил его. Ты будешь гораздо сильнее, и он это знает. Он просто решил избавиться от конкурента, пока у него есть такой шанс. Не слишком великодушный старик этот El Viejo.

Пухлая мордашка Марвина вдруг посерела.

–  Я не такой! Не хочу быть, как он!

Оба глаза у него вдруг наполнились слезами, и он повис на сестре, как того не делал со своего возвращения.

–  Это было ужасно, Энжи, это было так ужасно. Ты ушла, я остался совсем один и не знал, что делать, только понимал: делать что-то надо. А потом вспомнил про Миледи и решил, что если он не пускает меня, то я пойду другой дорогой, мне было так страшно и я был так зол, что просто шел и шел в темноте, пока не… - Он плакал так горько, что Энжи едва разбирала слова.
– Я больше не хочу быть ведьмой. Не хочу!!! И чтобы ты была ведьмой, тоже не хочу!

Энжи обняла его и укачивала, как любила это делать, когда ему было три или четыре года, и пряники рассыпались по всей кровати.