Мур продолжал с мальчишеской увлеченностью:

– Мне, наверное, операцию нужно делать.

Ли ответил, что ему в самом деле пора идти.

Ли свернул на Коахуилу. На ходу одну ногу он всегда твердо ставил перед другой, быстро и целеустремленно, точно сматывался, ограбив кого-то. Прошел мимо группы в униформе экспатриантов: не заправленные под ремень рубахи в красную клетку, синие джинсы, бороды, – и миновал еще одну кучку людей в обычной, хоть и потрепанной одежде. Среди них он узнал мальчишку по имени Юджин Аллертон. Он был высок и очень худ, высокие скулы, маленький рот, ярко-красные губы и глаза янтарного цвета, приобретавшие лиловый оттенок, когда он напивался. Его золотисто-каштановые волосы пятнами выгорели на солнце, точно их неряшливо обесцветили. У него были прямые черные брови и черные ресницы. Двусмысленное лицо – очень молодое, с четкими чертами, мальчишеское; казалось даже, что оно покрыто косметикой – изящной, экзотической и восточной. Аллертон никогда не бывал чересчур аккуратен или чист, но и грязнулей назвать его было нельзя. Он был просто беспечен и ленив – настолько, что временами казалось, будто он не до конца проснулся. Часто он не слышал, что ему говорят чуть ли в самое ухо. "Пеллагра, наверное", – кисло подумал Ли. Он кивнул Аллертону и улыбнулся. Аллертон чуть удивленно кивнул в ответ, но улыбаться не стал.

Ли шел дальше в легком унынии. "Может быть, здесь удастся чего-то добиться. Ну, a ver…" Он замер перед рестораном, точно ищейка: "Поесть… быстрее поесть здесь, чем что-то покупать, а потом готовить". Когда Ли был голоден, когда хотелось выпить или вмазаться морфием, промедление бывало непереносимо.

Он вошел, заказал стейк по-мексикански и стакан молока. Пока он ждал, у него текли слюни. В ресторан вошел молодой человек с круглым лицом и вялым ртом. Ли внятно произнес:

– Привет, Хорэс.

Тот кивнул, ничего не ответив и сел как можно дальше от Ли. Ресторанчик был очень маленький. Ли улыбнулся. Принесли еду – он расправился с ней быстро, как зверь, запихивая в рот куски хлеба и бифштекса и запивая глотками молока. Потом откинулся на спинку стула и закурил.

– Un cafe solo, – окликнул он проходившую мимо официантку – та несла ананасную газировку паре молодых мексиканцев в двубортных костюмах в полоску. У одного были влажные карие глаза навыкат, жиденькие и сальные черные усики. Он пристально посмотрел на Ли, и тот отвернулся. "Осторожнее, – подумал он, – иначе начнет приставать, как мне нравится Мексика". Он уронил недокуренную сигарету в недопитый остывший кофе, подошел к стойке, расплатился и вышел из ресторанчика, не успел мексиканец придумать, как завязать разговор. Когда Ли решал откуда-то уйти, он уходил сразу.

В баре "Эй, на борту!" висело несколько бутафорских фонарей-"молния" – создавать корабельную атмосферу. Две небольшие комнаты со столиками, в одной – стойка бара и четыре высоких шатких табурета. Заведение всегда освещалось тускло и выглядело зловеще. Посетители относились к этому терпимо – все-таки не богема. Бородатая тусовка в "Эй, на борту!" никогда не заглядывала. Заведение существовало как бы в долг – без лицензии на торговлю спиртным, с часто менявшимся руководством. Сейчас баром заправлял американец по имени Том Вестон и какой-то мексиканец американского происхождения.

Ли подошел прямо к стойке и заказал выпить. Выпил и заказал второй – и только потом огляделся: нет ли в баре Аллертона. Тот в одиночестве сидел за столиком, откинувшись на стуле и заложив одну ногу за другую. На колене он придерживал бутылку пива. Аллертон кивнул Ли. Ли изобразил приветствие одновременно дружеское и небрежное – показать интерес, но не напрягать слишком поверхностное знакомство. Результат оказался удручающим.

Когда он сделал шаг в сторону, чтобы склониться в полном достоинства старорежимном поклоне, вместо приветствия прорезался оскал обнаженной похоти, вымученный болью и ненавистью исстрадавшегося тела, и одновременно, как при повторной экспозиции – милая детская улыбка симпатии и доверия, мерзостно неуместная и несвоевременная, изуродованная и безнадежная.

Аллертон пришел в ужас. "Вероятно, у него нервный тик", – подумал он и решил на всякий случай держаться от Ли подальше – вдруг тот выкинет что-нибудь еще, столь же отвратительное. Это напоминало обрыв связи. Аллертон не был настроен холодно или враждебно – для него Ли просто не существовал. Ли какое-то мгновение беспомощно смотрел на него, затем отвернулся к стойке, сломленный и потрясенный.

Ли допил второй стакан. Снова оглядев бар, он увидел, что Аллертон уже играет в шахматы с Мэри, американской девушкой с крашенными хной волосами и тщательно наложенной косметикой – Ли не видел, как она вошла в бар. "Зачем здесь тратить время?" – подумал Ли. Он расплатился за свои два стакана и вышел.

Он взял такси до "Чиму" – голубого бара, где было много мексиканцев, – и провел ночь с молоденьким мальчиком, которого снял там.

В то время американские студенты, пользовавшиеся льготами военнослужащих, днем обычно сидели в "Лоле", а по вечерам ходили в "Эй, на борту!". "Лола" была не совсем баром, скорее – забегаловкой, где продавали пиво и газировку. Слева от двери, только заходишь, стоял ящик "кока-колы" со льдом, пивом и газировкой. Вдоль одной стены до самого музыкального автомата тянулась стойка, перед ней выстроились табуреты из металлических трубок с сиденьями из желтой блестящей кожи. Столики были расставлены у противоположной стены. С ножек табуретов давно отвалились резиновые наконечники, и табуреты противно скрежетали, когда уборщица двигала их, подметая пол. В глубине располагалась кухня, где неряшливый повар жарил все в прогорклом жире. В "Лоле" не существовало ни прошлого, ни будущего. Просто зал ожидания, куда определенные люди заглядывали в определенное время.

Через несколько дней после съема в "Чиму" Ли сидел в "Лоле" и читал Джиму Кочену вслух "Ultimas Noticias". Там напечатали историю про человека, убившего своих жену и детей. Кочен все время порывался уйти, но стоило ему подняться, Ли усаживал его на место со словами:

– Нет, ты только прикинь… "Когда жена вернулась домой с рынка, муж, уже совершенно пьяный, размахивал 45-м калибром". Ну почему ими обязательно нужно размахивать?

Ли почитал немного про себя. Кочен ерзал на стуле.