– Ты права. И каковы теперь твои намерения? – обратился Альсиенд к Шенде.

– Мы смешаемся с посланцами Драконии и дойдем с ними до пещер. Оттуда я рассчитываю пробираться старыми подземными ходами, прорытыми в свое время каладрийцами.

– Старые подземные ходы? – протянул недоверчиво посол. – Зачем? Если вы сумеете преодолеть круг, созданный Грифонами, то вам больше нечего бояться.

– А почему бы не совершить отвлекающий маневр? – вмешался Януэль.

– Отвлекающий маневр? – повторил Альсиенд, сдвинув брови. – Как?

– Например, устроить пожар. Ведь сумятица может нарушить Резонанс?

Альсиенд откашлялся и снова взялся за трубку.

– К вашему сведению, – отчеканил он ледяным тоном, – драконийцы боятся огня не меньше, чем Харонии. Знаю, что фениксийцу это нелегко понять, но в наших глазах пламя – это орудие смерти. По своей природе мы уязвимее пера, и, рискуя шокировать вас, скажу, что мне куда дороже пергамент, написанный рукой знаменитого драконийца, чем жизнь какого-то слуги.

– А если бы это был ваш сын? – парировал Януэль. – Вы приговорили бы его к смерти, чтобы спасти ваши пергаменты?

– Уместный вопрос. Я…

– Альсиенд, ты неисправим! – раздраженно бросила Шенда. – Поболтаете в другой раз. Я не намерена более оставаться здесь. Ты можешь сделать так, чтобы мы затесались в ваши ряды? Да или нет?

– Нет, моя сладкая, не могу, – помедлив, произнес он. – Я не имею права идти на такой риск. Если вас обнаружат среди драконийцев, это будет равносильно объявлению войны. А я не собираюсь облегчать задачу Харонии.

– Очень хорошо, – сухо сказала Шенда.

– Погоди, я ведь не сказал, что не могу вам помочь.

Он прошелся по комнате, сцепив руки за спиной.

– Имея дело с Грифонами, нам стоит призвать на помощь Хранителя, – прошептал он, не оборачиваясь. – Он поможет вам укрыться в подземных ходах, прежде чем Грифоны отреагируют на ваше присутствие.

– Но ведь я больше не являюсь жрицей, – сказала Шенда.

Януэль удивленно поднял бровь. Это признание несколько проясняло и мотивы поведения девушки, решившей стать наемной телохранительницей, и то, откуда ей столько известно о Хранителях.

– Я думал не о тебе, а о нем.

– Обо мне?! – воскликнул фениксиец. Посол повернулся к нему:

– Да, о вас. Мне не слишком нравится этот замысел, но этот ваш Феникс, похоже, единственное, что может вас спасти.

В возникшей паузе слышно было лишь, как гремят где-то вдалеке, в горах Гордока, обозы химерийцев.

– Но теперь он заключен здесь, – заявил Януэль, прижимая руку к груди. – Он не может выйти отсюда.

– Это не совсем так, не правда ли? Стоит вам предоставить ему свободу, и он вновь взмоет ввысь.

Януэля опять покоробила та легкость, с которой этот раздушенный дипломат говорил о том, чему юноша отдал годы. Но теоретически Альсиенд был прав. Однако юный фениксиец отдавал себе отчет, насколько это сложно осуществить. В волнении он взъерошил волосы на голове:

– Это сумасшествие. Освобождение Феникса после того, как было совершено Великое Объятие, требует контроля наставников. И потом, Хранитель пропитан Желчью, и поэтому я не могу управлять им.

– Он говорит правду, – подтвердила Шенда. – Ты сбиваешь нас с толку, Альсиенд. И Януэль, и Феникс рискуют головой, а мы потеряем последнюю возможность понять, какую роль во всем этом играет Харония.

– Я не хуже тебя просчитал риск, моя дорогая. Но я не вижу иного решения. Читая о деяниях фениксийцев в истории Миропотока, я понял, что Великое Объятие связывает фениксийца и Хранителя настолько тесными узами, что Желчь здесь уже не имеет значения. Не так ли, Януэль?

– В принципе – да, – ответил тот. – Если уж Желчь разлилась, Феникс впитывает ее и удерживает.

– Значит? – нетерпеливо спросила девушка, которую утомили эти рассуждения.

– Значит, Феникс не будет стремиться убить меня, – договорил Януэль. – Но зато Желчь свободно потечет по моим сосудам, и мы оба будем находиться под ее воздействием.

– Отказываюсь, – сурово заявила Шенда, помотав головой, – отказываюсь даже думать об этом.

– А кстати, – поинтересовался Януэль, – даже если бы мне случайно и удалось освободить Феникса, что нам это даст?

При этих словах у Януэля ёкнуло сердце. Замысел посла показался ему кощунственным. Юноша еще не осознал до конца тот факт, что они с Фениксом отныне составляют единое существо, а от него уже требовалось распорядиться этими новыми возможностями. Ему же казалось, что этот прочный и глубоко интимный союз, напротив, должен постепенно открыть ему путь к уникальному диалогу с первородным Фениксом. Если только удастся выжить, разумеется…