Шрифт:
– Какую тетю Свету? – Несмотря на все свое раздражение, Салман не хотел грубить ребенку. Собирался просто объяснить, что никакой тети Светы здесь нет, что ошиблись номером.
– Тушину тетю Свету! – нетерпеливо перебил ребенок. – Она у вас полы моет.
Голосок приобрел жалобные, просительные интонации:
– Пожа-алуйста!..
– Кто такая Тушина?! – Салман с недоумением оглянулся на стоящего за его спиной Асланбека.
– Поломойка, – ответил тот. И тут же ревниво спросил: – А что?
– Ее просят. – Резаный кивнул на стоящий перед ним аппарат. – Ребенок...
– Ребенок?! – удивился Мурадов. – Откуда у нее ребенок?!
– Ошиблись? – Салман было поднял трубку к голове, собираясь объяснить невидимому ему ребенку его ошибку, но только хозяин кафе остановил его:
– Подожди! – Каких-то враждебных чувств к старательной уборщице Мурадов не испытывал. Тем более убогая...
Торопливо проковыляв к двери, Мурадов громко крикнул в глубину коридора:
– Свэта!
Та появилась через минуту – тихая, с безобразной несмелой улыбкой на лице.
– Тебе звонят, – Мурадов кивнул на телефон.
Все собравшиеся в кабинете чеченцы молча смотрели на идущую к столу уборщицу. Только двое в углу увлеченно возились с установленным на сошки пулеметом Калашникова, закладывая снаряженную ленту в приемник.
Смущенная столь повышенным вниманием к своей скромной персоне, Светлана, приблизившись к столу, несмело протянула руку к лежащей на столе телефонной трубке и опять улыбнулась. Салман брезгливо отвернулся. Взгляд его непроизвольно упал на пулеметчиков. Осененный внезапно ворвавшейся в голову мыслью, он повернулся к Мурадову.
– Слушай, а она нас не сдаст?! – спросил он у хозяина кафе, слегка качнув небритым подбородком в сторону Тушиной. Сейчас Салман говорил на родном языке, и только слово "сдаст" было им сказано по-русски.
Некоторое время Асланбек задумчиво смотрел на Светлану. Потом, презрительно оттопырив нижнюю губу, ответил тоже по-чеченски:
– Ты на рожу ее посмотри – дура дурой, – и уже более уверенным тоном добавил: – Нет, не сдаст. Но только сейчасей здесь делать нечего.
В это время Светлана закончила короткий разговор, положила трубку и повернулась к хозяину. Она явно хотела что-то сказать, но не успела – тот сам опередил ее.
– Свэта!.. – На этот раз он говорил по-русски. – Ты иди домой! Сегодня у нас свой праздник, много гостей будет. Завтра тебе много работать придется. Поэтому сегодня отдохни.
– Баран рэзать будэм! – охотно подхватил один из праздно болтающихся в кабинете чеченцев. – Много баран! Дэсат, двадцат!
И, довольный собственным остроумием, громко заржал.
Салман недовольно покосился на не в меру развеселившегося земляка, но промолчал. Ведь он такой же нохчо, как и сам Резаный. И затыкать ему рот... Не поймут.
Впрочем, уродливая поломойка так и не поняла, похоже, этот ну уж очень прозрачный намек. Бессмысленно хлопая белесыми реденькими ресницами, повернулась к двери и похромала к выходу.
Она спешила. Совсем недалеко, меньше чем в квартале от здания кафе, ее ждал Леха Числов. Что-то случилось – раньше он никогда не прибегал к такому способу экстренной связи, хотя он и был оговорен заранее. А глядя на пулемет, Аминат, кажется, начинала понимать, почему вдруг возникла такая срочность.
Мурадов некоторое время смотрел вслед покинувшей его кабинет поломойке. Ему оченьне понравился ее последний взгляд в сторону пулемета – умный, цепкий, оценивающий. И – понимающий. Совсем ей не свойственный. Непривычный и поэтому настораживающий.
"Может, послать за ней кого из ребят, пусть присмотрят?" – подумал чеченец. Но тут же отказался от этой мысли. Еще будет время.
Завтра-послезавтра он сам присмотрится к ней повнимательнее. А сейчас перед ним самим и его братьями по вере стоят более насущные проблемы.
Он еще не знал, что для него уже не будет ни "завтра", ни "послезавтра". Он еще не знал, что у него нет больше будущего и этот день – последний в его жизни.
4
А знал об этом наверняка только один человек – командир областного ОМОНа. Рано поседевший и не отличающийся богатырским телосложением майор, постоянно носивший простой армейский камуфляж. Его редко видели в парадном мундире. А если кто и видел, то обычно удивлялись обилию боевых орденов на груди обыкновенного мента столь негероической внешности. Даже те, чья размашистая подпись украшала очередное представление к награде.