Шрифт:
Выстрел, предназначенный Тому, угодил в потолок.
Таня не поняла, что случилось.
Она только слышала грохот распахнувшейся двери и дикий выкрик по-русски:
– Спецназ! Всем лечь!
Затем прогремело два выстрела, зазвенело разбиваемое стекло, на долю секунды мелькнуло, кажется, в окне лицо Тома, а потом снова чей-то нечеловеческий крик. И дикая боль в голове. Неужели человек чувствует, когда его голову разносит на куски?
Она потеряла сознание.
Рустам успел остановить таксиста. Машина свернула в проулок за пятьдесят метров до дома мадам Мартин. На подъездной аллее стояли три полицейские машины.
Первой мыслью было: «Неужели на том свете так сладко пахнет?»
Она двигалась куда-то. Голова по-прежнему болела. Но она чувствовала руки и ноги, она могла пошевелить ими и почему-то была уверена: ничегошеньки плохого с ней не случилось. И уже не случится.
Таня осторожно приоткрыла глаза. Она в машине. На заднем сиденье.
За рулем сидел Том. Его затылок она узнала бы из тысячи – даже в призрачном мелькании фонарей автострады.
А голова ее лежала на чьих-то коленях. Мужских коленях.
Мужчина погладил ее по голове. Она дернулась и перевела взгляд на его лицо. На нее смотрели пронзительные светлые глаза загадочного месье Фрайбурга. Того самого, что заварил эту кашу. Что ограбил ее на улицах Стамбула. Того самого, чье присутствие в своей жизни она шестым чувством ощущала всю последнюю неделю.
В глазах мужчины блестели слезы.
Да нет, что там – он натурально плакал.
Щеки его были мокры, а плечи тряслись.
Увидев, что она очнулась, он легонько провел ладонью по ее щеке и прошептал срывающимся голосом:
– Прости меня, доченька!
Куда мог пригласить отец вновь обретенную дочь в Париже?
Ну, конечно, в кафе «Генрих IV» на Елисейские Поля.
Как ни странно, ни он, ни она совсем не пострадали во вчерашних приключениях. Пара синяков и пустяковые царапины не в счет.
Больше всех досталось бедолаге Тому. Лицо и руки его посекло оконным стеклом. На рану на голове пришлось наложить в госпитале швы.
Теперь Том отсыпался в Танином номере в гостинице «Меркьюри». Возвращаться на ночь в разгромленную бандитами комнату в «Рице» он не пожелал, тем более что ему не улыбалась перспектива до утра давать показания полиции.
Таня и Антон поместились за столиком на двоих на улице. Сели рядышком, словно в кинотеатре, и смотрели на текущую мимо по Елисейским Полям шумную многоязычную толпу. Ласковый ветерок, прилетевший откуда-то с Ла-Манша, смягчал жару последнего майского дня. Трепетали платаны. Воздух и климат континентального Парижа чем-то тем не менее удивительно напоминали прибрежный Южнороссийск – город, который Антон навсегда покинул двадцать лет назад и где его дочь впервые оказалась в начале своих удивительных приключений всего – подумать только! – неделю назад.
Антон заказал в качестве аперитива рюмку перно, Таня решила начать завтрак с чашки крепкого кофе. Вышколенный красивый официант, мягко улыбнувшись Тане, поставил перед ними напитки и исчез.
Столик их был угловым, за соседним шумела над своей кока-колой семейка туристов-американцев, и потому ничто не могло помешать Антону рассказывать дочери, вчера столь чудесным образом обретенной, о своей жизни.
– Твоя мать бросила меня осенью 73-го, когда ты только была в проекте… – начал Антон.
– Подожди-подожди, – прервала Таня. – Она бросила тебя?
Антон смутился.
– Понимаешь, – чуть высокопарно сказал он, – в жизни мужчины и женщины довольно часто бывают моменты, когда надо уметь прощать. Твоя мать оказалась не способной на это…
Таня усмехнулась:
– Ясно. Она сняла тебя с какой-то бабы, – безапелляционно проговорила она.
Антон смутился еще больше.
– С чего ты взяла? Она все-таки рассказывала обо мне?
– Да по тебе, папаня, видно, – усмехнулась Татьяна, – что ты кобель еще тот…
Антон хватанул – залпом, по-российски – свое перно и сказал:
– Видишь ли, Таня, у каждого в жизни бывают свои ошибки. И задача того, кто рядом с тобой, в том, чтобы понять и простить… Ну кому, скажи на милость, стало лучше, что после того случая – моей ошибки, я не спорю, я искренне сожалею о ней и даже каюсь, – что после того моего проступка твоя мать решила полностью порвать со мной? Кто от этого выиграл? Она сама? Я? А может, ты?.. А ведь я приходил к ней, Таня. Я писал ей письма. Я тысячи раз просил у нее прощения. Но она даже не пожелала выслушать меня. Даже увидеть меня не пожелала!