Шрифт:
— То-то и оно, что в дело, — туманно говорила теща, не объясняя, почему следует укоротить аппетит на диетпитание.
Поглощал Борыска яйца до поры, пока сальмонелла не грянула со всех газет и телевизора. Не напугала страшной заразой, таящейся в сыром яйце, против которой одно спасение — крутая термообработка. Но вареные яйца Борыска на дух не переносил. Одну штуку не мог запихать в себя, не то что пяток-другой…
Лет десять поствовал…
А тут полная уверенность в чистоте продукта… Посему, крепя сердце, терпел петуха.
В тот день в спальне покрасили батарею. От запаха перебрались с Галкой спать в «птичник». Дело житейское, приобнял среди ночи Борыска супругу. Новое место всегда располагает. И у супруги настроение оказалось не прочь. Без дебатов «хочу — не хочу», «могу — не могу» ночной консенсунс возник.
Посреди него кто-то из супругов охнул от наплывших чувств. И сразу прямо в консенсус грянуло, как из ружья:
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Во весь противный голос заблажил паршивец. Всю гармонию криком истошным порушил.
На свою голову.
— Все! — выпрыгнул из объятий Борыска. — Хватит издевательств!
Выхватил из курятника Мирона и, будучи в страшном гневе, отделил беспардонные голосовые связки от легких и других органов, способствующих кукареканью. Оторвал башку. Выполнил давно обещанное.
Замолчавшие детали выбросил на балкон и вернулся к жене продолжать консенсус. Только Галке уже не до него. Спрыгнула с дивана в сторону балкона.
— Потрошить буду, а то пропадет.
— Брось в морозилку! — звал супругу из кухни на диван Борыска.
— Не, свежего надо!
— Вот уж отродье — даже мертвый гадит!
Одно утешало, кончилось петушиное иго.
На следующий вечер вернулся Борыска домой, а там опять:
— Ку-ка-ре-ку!
— Ожил? — перепугался Борыска.
— Ага, из супа воскрес, — смеется Галка. — Не боись, это не Мирон, нового на курочку обменяла.
— Оторву башку, будет орать!
— Живодер ты, папка! — со слезами из кухни вышла дочь. — Жалко Мирона!
— Меня бы кто пожалел! — проворчал Борыска и пошел знакомиться с новым производителем.
— Здорово, Мирон-2! — сказал белоснежному красавцу с малиновым гребнем.
Завидя Борыску, петух недовольно забегал по курятнику, забил крыльями. Но молча. Видимо, хохлатки доложили, что в присутствии хозяина лучше держать язык за клювом.
ПОЛЁТ ЛАСТОЧКИ
Грянул июль. Картошка все еще стояла не окученной.
В субботу Галка Рыбась закинула Борыске удочку съездить в поле. На что получила яснее ясного:
— Нет!
Не расположен был супруг к тяпке. После обеда залег на первом этаже дачи, отвернувшись к стенке. Даже со спины читалось настроение: «НЕ КАНТОВАТЬ!»
Кантовать, не кантовать, да картошка перестаивает. Галка с часик помаялась, помоталась по участку. Ни к какому делу душа не лежала. Сердце рвалось в поле. Опять пошла на поклон.
— Ну, поехали, Боря. Ведь цвести вовсю начинает! На неделе дожди обещают, как раз бы огребли.
— Нет, — ответила спина.
Можно было спустить собак: «Что мне, больше всех надо?! Ты один за троих ешь!» Да толку от крика картошке точно не будет. Нужен подход.
Галка выждала минут двадцать и пошла с подходом.
— Борь, ты не будешь огребать, я сама. Только отвези.
— Нет!
— Ты пока на озере порыбачишь.
— Нет!
— Я тебе червей накопаю!
— Нет!
Что с упрямым бараном будешь делать? Галка нутром чувствовала, как просит картошка пошевелить ее, присыпать земелькой, помочь тяпкой да добрым словом. Схватила кошелек и побежала к центральным воротам садоводческого общества. К ларьку. Взяла пол-литра водки. Укрепившись жидким аргументом, ринулась в новую атаку.
— Борь, глянь, что у меня есть!
Борыска повернулся на зов, безразличным взором посмотрел на победно выставленную руку жены с бутылкой.
— Съездим, а потом раздавим! — заговорщицки подмигнула Галка.
— Нет! — отвернулся к стене Борыска.
— Ну, че ты! Я шашлыки сейчас по быстрому замочу, вернемся мясо как раз дойдет, под водочку замолотим.
— Нет! Иди закопай лучше!
Так бы и перелобанила упертого бутылкой. Галка сделала зверскую физиономию, замахнулась на спину и… выкатилась из комнаты, полной угрюмого «нет».