Утром, поев, она спустилась по ступенькам эйвана и стала рисовать на песке прутиком план своего хаммама. Получалось так, что он простирался не вглубь горы, а как бы вдоль склона. Потом она деловито измерила шагами расстояния внутри и снаружи; по положению большого котла-хумы, из которого через отверстие она черпала горячую воду, установила, где топка, и нужно ей это было затем, чтобы понять, куда и откуда может вести подземный коридор.

А потом, когда она уже стерла с песка свои рисунки, в хаммам пришли Сабиха и Махмуда, истомленные бурной ночью и почему-то недовольные друг другом. Часть этого недовольства излилась на всегда бессловесную Джейран.

Девушка не надеялась увидеть их так рано и не придумала заранее то сложное вранье, которое помогло бы ей выпросить светильник. Но, видно, Аллаху угодны были ее ночные подвиги, и повод для просьбы объявился сам, без всякого старания девушки. Повод этот имел вид пятна на белом покрывале, которое попалось на глаза Махмуде. Пятно было большое, вполне отчетливое, и если бы Джейран заметила его, то уж наверняка попыталась бы отстирать. Но покрывало было то самое, которым она добывала последнюю воду из маленького водоема, а полоскала в ручье после заката.

Невольницы Фатимы потребовали от банщицы оправданий, а требующий получает, как всем известно, желаемое. Они и получили ответ – в день, когда хаммам посетили все семь знакомых Джейран гурий, она завершила стирку уже в полумраке, и, разумеется, не оставила бы пятна, если бы ее снабдили светильником.

Так и вышло, что вместе со следующим завтраком девушка получила и глиняный светильник, заправленный вонючим маслом. Но об ароматах она и не мечтала. В ту же ночь Джейран проделала с люком все то, что в предыдущую, но на сей раз уже быстрее. Засунув на всякий случай за пояс большой и крепкий черепок, она спустилась в коридор и двинулась не в сторону топки, а в противоположную, и сделала дюжину шагов, ведя одной рукой по стене, а другой держа на уровне глаз светильник, и оказалась, по ее расчетам, под той комнатой, в которой ночевала. Джейран пошла дальше – и вскоре, выйдя за пределы дома, примыкавшего к хаммаму, оказалась уже под зарослями цветущих кустарников. И, наконец, она обнаружила еще одну лестницу.

Поставив светильник под нижнюю ступеньку, Джейран поднялась настолько, что, будь она в хаммаме, оказалась бы на уровне крыши эйвана. Витая лестница уткнулась в потолок – и, обшарив его, Джейран поняла, что над ней очередной люк.

Это был тяжелый люк, сколоченный из очень толстых досок, и поднять его было бы под силу разве что очень крепкому мужчине. Джейран, которая, при всей своей безответности, обладала немалым упрямством, очень обиделась – это означало, что нет ей проку ни от коридора и ни от лестницы. На всякий случай она, призвав на помощь Аллаха, поскребла черепком между краем люка и потолком. И ей показалось, что камень поддается черепку.

Джейран спустилась за светильником, вернулась к люку и убедилась, что если усердно скрести в одном месте, то можно расширить уже имеющуюся щель, которая была вдвое тоньше ее мизинца. Еще не заботясь о том, каково ей будет поднимать люк, Джейран принялась было расширять щель, но вдруг услышала наверху шаги.

Кто-то подбежал к люку.

Потом наступило молчание.

А потом женский голос неуверенно произнес:

– Ради Всевышнего, есть там кто-нибудь живой?

Джейран затаилась.

– Я ведь слышала шум своими ушами! – продолжала женщина. – Если ты такой же узник, как и я, отзовись!

Джейран молчала. Один раз она уже угодила в ловушку Фатимы, этого с нее было довольно.

– Я не знаю, в Аллаха ты веруешь или в Христа, – сказала женщина. – Но обоими ими я заклинаю тебя – отзовись! Если тебя тоже обманом взяли в этот дьявольский рай, если тебя тоже мучают здесь, если ты тоже хочешь вырваться на свободу – отзовись, умоляю тебя!

– Велик Аллах, – произнесла Джейран. – Кто ты, о несчастная?

– Шагай, шагай, о сын греха! Не уподобляйся верблюду, который не ускорит шага, пока к его бокам и поводьям не подвесят колокольчики! Если тебе тоже необходим шум, чтобы двигаться быстрее, я повешу тебе на задницу бубен, и он будет хлопать тебя на ходу, и звенеть, и ты побежишь, как конь на ристалище!

– А если ты будешь торопить меня, о Саид, я сяду посреди дороги, и буду призывать имя Аллаха, и показывать на тебя пальцем всем прохожим, и говорить им – вот причина моих бедствий, о правоверные, рассудите меня с ним во имя Аллаха! И соберется толпа, и тебя схватят, и ты…

– А я сяду на перекрестке, о Мамед, и буду показывать на тебя пальцем, и призывать имя Аллаха, и извещать правоверных, что ты сперва выпил сладкого хорасанского вина, потом добавил белого вина сорта рейхари, которое тоже стоит недешево, а когда деньги в твоем кошельке иссякли, ты вышел на улицу и подозвал разносчика, и взял кувшин пенного ячменного пива. И, клянусь Аллахом, так оно и было! Если бы Ясмин не дернула меня за полу, ты бы влил в себя и второй кувшин, о несчастный!

– А я… а я… а я перебегу дорогу и сяду напротив тебя на том же перекрестке, о Саид, и буду показывать на тебя пальцем, и звать в свидетели правоверных, что ты пил вместе со мной и хорасанское вино, и рейхари, и не пил пива лишь потому, что тебе не понравился разносчик!