Зейг. Замечали ли вы какие-то сигналы с ее стороны?

Эриксон. Жесткое, неестественное поведение и слишком обтягивающая блузка… Так почему бы не уцепиться именно за это? «Я — мужчина, вы— женщина. И я, как мужчина, имею право…» Мое право! Я не поднимал вопрос, на что имеет право она или что ей надлежит делать. Я превратил все в вопрос моего права. Она удовлетворила мои права и в ходе процесса заботилась о своих правах, не споря и не вступая в дискуссию.

Зейг. И причем обходным путем.

Эриксон. Моим. Три года терапии. Я выражал это как свое право. Как можно было спорить и утверждать, что это неверно. Это неоспоримо. И поскольку это было неоспоримо, она не могла сопротивляться. И поэтому она беспомощно делала вещи, для себя благоприятные. Люди действительно хотят делать правильные вещи сами, они не собираются позволять другим заставлять их делать это. (Смеется.) Я бы мог годами бестолково уговаривать ее носить накладную грудь. А она — спорить со мной. Я заявил, что это мое право. Оно состояло не в том, чтобы знать, фальшивая грудь или нет, мне просто полагалось видеть некоторые выпуклости.

Зейг. Вы представили это так, чтобы она попалась в ловушку и не смогла сделать ничего, кроме чего-то хорошего для себя.

Эриксон. Кроме чего-то хорошего для себя, под прикрытием того, что это мое право.

Зейг. Угу.

Эриксон. Почему терапию нельзя проводить таким способом? Зачем проявлять вежливость и танцевать вокруг проблемы? Пожалуй, я лучше вернусь в дом.

День третий, 5 декабря 1973 г.

Как было отмечено, некоторые случаи, обсужденные Эриксоном 5 декабря 1973 г., уже приводятся в других источниках. Поэтому здесь приводится лишь краткое резюме. Тем не менее, существуют дополнительные уточнения. Кроме того, интересно изучать сам процесс Эриксона, поэтому некоторые случаи также излагаются в настоящем издании.

(Миссис Эриксон вкатывает коляску с доктором Эриксоном в комнату. Эриксон начинает беседу с обсуждения своего метода лечения Джона. В тот день он передал Эриксону письмо, в котором описывал свои чувства к Эриксону и отношение к своей собственной терапии.)

Эриксон. Для Джона я был богоподобной фигурой. Сейчас он понял, что я — человек. Меня беспокоило то, что я представлялся ему богом. Я пытался заставить его понять, что я — человек, не произнося это вслух. Теперь я думаю, что основательно убедил его в этом. Полагаю, что Домоправительница (миссис Эриксон) — моя преемница.

Миссис Эриксон. Примерно два года назад у доктора Эриксона было острое недомогание, и он справился с ним довольно быстро. Однако в тот момент я действительно думала, что это неизлечимо, и говорила про себя: «Бедный Джон, ему придется ложиться в психиатрическую клинику». Это письмо позволяет мне думать, что сила его упования на жизнь значительно превосходит силу доктора Эриксона. Джон, я надеюсь, будет приходить сюда, даже если доктора не станет.

Эриксон. А когда ты сыграешь в ящик, я думаю, что если Рокси окажется поблизости…

Миссис Эриксон. О, я полагаю, любой из них будет принят как заместитель, хотя не думаю, что Джон будет ощущать потребность в ежедневном посещении нашего дома. Знаете, я, пожалуй, пойду. (Миссис Эриксон уходит.)

Зейг. Вы допускали преднамеренные ошибки, чтобы показать ему, что вы — человек?

Эриксон. Я не совершал ошибок. Я написал за Барни письмо, адресованное собаке моего друга из Пуэрто-Рико, Маффину Ву-Ву. Я писал письма Маффину, а также Фрицу и Дженни, собакам моего сына. За Барни я написал цикл из сорока лимериков. Знаете, у нас был бассет-хаунд, который прожил с нами 13 лет. Сейчас он покоится вон там, во дворике любимцев. Он пишет письма «Мамочке Земли, миссис Эриксон».

Зейг. Не понимаю.

Эриксон. Он покоится во дворике любимцев. Он — Привидение Роджер, он пишет письма. Он так и подписывается — «Привидение Роджер».

Зейг. Кто их пишет за привидение?

Эриксон. Я.

(Зейг и Эриксон смеются.)

Эриксон. Все мои дети выросли на сказках про Белое Брюшко. «Давным-давно жил-был маленький лягушонок с зеленой спинкой и белым брюшком. Ведь у него было белое брюшко и зеленая спинка, вот его и прозвали Белое Брюшко». Все мои дети были индивидами, и каждый из них требовал разных приключений для Белого Брюшка. Итак, я придумывал истории, удовлетворяющие потребности маленьких детей.

Потом моя голубоглазая дочь, когда уже ее собственные дети требовали сказок, сказала: «Я не могу придумывать истории. Почему бы тебе этим не заняться?» Итак, я начал писать истории про Белое Брюшко, а моя секретарша перепечатывает их под копирку. Они рассылаются всем внукам. Белое Брюшко попадает в прошлое на машине времени и обнаруживает двух мальчиков, которые ругаются между собой среди кустов черной смородины. Это Берт и Лэнс (старшие сыновья Эриксона). Таким образом, Белое Брюшко имеет отношение к каждому прегрешению, совершенному моими детьми в юности.