Шрифт:
Илья открыл крышку большого сундука, набитого драгоценными вещами. Здесь были коробка с рыболовными крючками, мотки лесы разной толщины — на чикомасов, сазанов, щук; автомобильная фара, неведомо для чего нужная, отцовские болотные сапоги для охоты, пакет со спичечными этикетками, давним, а теперь заброшенным увлечением Сипа; разрозненные журналы «Крестьянка», «Знание — сила» и «Юный техник», непонятный приборчик со шкалой и стрелкой, стреляные гильзы шестнадцатого и тридцать второго калибра. Охотничьи ружья, смазанные, в чехлах, висели на стене, рядом с брезентовой курткой и дедовской буркой, от которой остро пахло нафталином…
— Ты все же добивайся трактора, — посоветовал дед.
— Угу, — откликнулся Сип, бережно перебирая каждую вещь.
Он отложил в сторонку электрический фонарик, лески, отобрал в спичечный коробок рыболовные крючки, взял несколько цветных пластмассовых поплавков. Все это пригодится на острове. Вынув из сундука компас с ремешком, чтобы носить на руке, и отцовскую трофейную фляжку, Сип закрыл крышку сундука.
— Навещать будешь? — спросил дед.
— Буду, дедуня.
Старик подошел к окну и указал крепким прокуренным пальцем куда-то далеко, туда, где изгибался излучиной Маныч.
— Вона, глянь, акация у воды…
Илья вглядывался в даль. Станица кучерявилась садами. Потом шли поля. Они тянулись до самой реки, сверкающей под солнцем.
И только сейчас Сип ощутил полную радость наступающих каникул. В нем ожили нагретые степные просторы, тихие плесы и плавни илистого Маныча, восторг вечерних зорь у костров…
— От этой самой акации возьмешь вправо, с полверсты, там аккурат мой боевой пост будет.
Дед Иван, несмотря на преклонный возраст, каждое лето подряжался сторожить совхозную бахчу. Зимой еще как-то перебивался, а уж летом без работы обойтись не мог — тосковал.
— Красиво, правда? — не удержался Сип. В нем остро запылала любовь к этой земле, к ее запахам, привычным и знакомым балкам, полям, которые он излазил и избегал вдоль и поперек и — с которыми никогда бы не мог расстаться.
— Хорошо, — крякнул дед. Он тоже любовно смотрел на эту землю, по которой гонял когда-то босоногим мальчишкой, ходил росистыми утрами за плугом, потом топтал ее копытами боевого коня в кровавой горячке жарких схваток с беляками. — Родные степя… — почти шепотом произнес он. И глаза деда засветились доброй, нежной улыбкой.
По улице пропылил мотоцикл. Отец. Дед и внук спустились вниз. В доме пахло едой, свеженарезанной зеленью.
Отец Илюхи одобрительно отозвался об оценках в дневнике и, к величайшему облегчению Сипа, не стал интересоваться, чем он будет заниматься в пионерском лагере на острове.
Потом все сидели за столом, в горнице, где обедали по торжественным случаям.
А вечером Сип вместе с батей обкатывали мотоцикл после ремонта. В полях за околицей Илюха получил руль. Водить «Яву» с коляской научил его опять же отец. Мать даже не знала об этом.
И, ощущая на лице упругий прохладный воздух, свистящий в ушах, Сип забыл об истории с Филькой, о сборе.
Была степь, была дорога, уходящая за малахитовый горизонт, и впереди — почти сто дней вольного лета.
МАЛАЯ МЕХАНИЗАЦИЯ
Проводы на летний отдых справляли всегда торжественно. Выступил директор совхоза. Он говорил, что остров Пионерский — школа будущих агрономов, животноводов и механизаторов. Что навыки, полученные учениками в сельскохозяйственном труде, помогут им найти свое призвание, дорогу в жизни, помогут полюбить работу земледельца, землю, на которой они родились.
Закончил он совсем по-простому:
— Что-то я все о труде да о труде. Отдыхайте получше, ребята, загорайте, поправляйтесь. Ешьте хорошо. Вам, Глафира Игнатьевна, — обратился он к поварихе, — особый наказ: чтоб каждый набрал не меньше двух кило живого веса!
После речей началась отправка. Первыми ехали младшеклассники. Ребятишек посадили в два автобуса, которые тут же облепили родители.
Илья запретил себя провожать. Их класс, теперь уже седьмой «А», уезжал в середине дня. Паром работал в этот день вовсю, только успевал перевозить учеников и лагерное имущество. Досталось и школьному катеру. Окрашенный в белое и синее, с надписью «Грозный» на борту, он сновал по Манычу туда и обратно до самого вечера.
Палатки ставили уже на заре. А когда над островом мягко засветилось бархатное звездное небо, высоко взметнул свои пляшущие языки костер…
Наутро Сип шагал по тропинке, ведущей от палаток к домику, где находился штаб лагеря, — по так называемой Центральной улице. Она была обсажена молодыми тополями. В листве играл свежий ветерок, приносивший с реки прохладный воздух и запах воды. Трава стояла зеленая, ароматная, почти готовая под звонкое лезвие косы.
Сенокос Илья любил. Косить научил его дед. Считал это занятие хорошим воспитанием для земледельца. И мучил внука до тех пор, пока не добился, что разнотравье у Илюхи ложилось плавным красивым полукругом.