– ИР не осмелятся взять под контроль Дороги. Кроме того, путешествовать по лабиринту им попросту не позволят…

– А нам позволят?!

– Я остаюсь, – остановил нашу пикировку Вадим. – В любом случае вам понадобится верный человек в городе, не думаю, что ИР осмелятся тронуть представителей резидентуры Имперской Безопасности. Хотя это не исключено, я имею доступ к «Вальхалле»…

– Бункер законсервировать, самому скрыться, уехать, – предложил я. – У тебя есть родственники или друзья в отдаленных деревнях?

– Не забудь, я живу здесь с рождения, как-нибудь спрячусь. «Вальхалла» надежно защищена. Лучше о себе подумайте. Останетесь в Содружестве – «Птолемей» рано или поздно вас найдет, он наблюдает даже за самыми глухими мирками Протектората!

– Есть одно предложение, – поразмыслив, сказал я. – Спрятаться на время можно, причем весьма надежно. Такой ход ИР наверняка не смогут предусмотреть! Риск, конечно, большой…

– Необитаемые миры? – спросил Юрген. – «Франц-Иосиф» может действовать в режиме автономного плавания несколько десятилетий.

– Будем проще. Земля. Я неплохо знаю эту планету. Устроит такой расклад?

Ладно бы Юрген с Вадимом, но лицо вытянулось даже у Сигурда – мимический центр сработал безупречно.

– Земля? – осторожно переспросил Виттман. – В Солнечной системе люди не бывали со времен Катастрофы, полный запрет любых полетов…

– Гермес тоже блокирован, но мы ведь здесь? Запреты для того и создаются, чтобы их нарушать! Лично я собираюсь как можно быстрее навестить прародину человечества. Ностальгия замучила!

– Ты ненормальный, – уверенно сказал Юрген, покрутив пальцем у виска. – Но я согласен. Сигурд?

– А что – Сигурд? Буду за вами присматривать. Вы же как дети: оставишь на минутку – нос расквасите!

Сегодня мы будем встречать второй Новый год эпохи Апокалипсиса – в полночь наступит 2285 год по Рождеству Христову. Вечеринка предстоит шумная – участвуют все триста девяносто два человека, населяющие нашу странную деревню. Нарядили живую елку перед зданием администрации, цветные лампочки уже зажгли, я вижу через окно – темнеет в декабре рано, особенно в этих широтах, на самой границе Северо-Западного округа и Великого княжества Финляндского, бывших провинций бывшей Российской империи.

Отличительной чертой нашего иллюзорного бытия является всеобщая любовь к пышным торжествам, устраиваемым по любому поводу – дни рождения, религиозные праздники (у нас есть целых два священника, православный батюшка и финн-лютеранин); первую и пока единственную свадьбу отмечали неделю – Светка, наш официальный премьер, постаралась, чтобы это событие вошло в историю. Шампанское лилось рекой, как будет литься и сегодня – запасов хорошего спиртного в Петербурге осталось столько, что хватит лет на двести вперед, достаточно съездить в город и забрать. Если, конечно, у вас крепкие нервы и вы не боитесь вида человеческих остовов.

…Мы приняли решение покинуть столицу ближе к началу октября 2283-го; бросили Дом и ушли, если не сказать – бежали. Тогда нас было всего сорок девять, из них некоторые серьезно болели, но мы все равно погрузились на машины и уехали, опасаясь еще более худшего.

Той осенью, сравнительно теплой и не слишком дождливой, город смердел мертвечиной. Мерзкий запах начал нас преследовать после 14 сентября, когда по столице распространилась неизвестная зараза, всего за несколько часов уничтожившая большинство остававшихся в Питере неэвакуированных жителей. В те дни по улицам лучше было не ходить – тела людей и животных валялись повсеместно, передохли даже крысы и помойные кошки, теоретически давно адаптировавшиеся к любым ядам и болезням.

Убирать трупы, ясное дело, было некому. Я полагаю, что выжили от силы четверть процента или того меньше. А сразу после молниеносной эпидемии всех уцелевших сразила тяжелейшая аллергия: ИР автохирургов уверяли, что это реакция организма на вирус и нанотехническую вакцину. В Доме умерли шестеро стариков, включая тетю Валю, нашу консьержку, – токсического шока они не перенесли. Вероятно, это были единственные шесть умерших на весь город, которых похоронили по-человечески.

Сказать, что мы тогда пребывали в унынии, значит, сильно приуменьшить. Депрессии и апатии не избежала даже вечно хорохорившаяся Светка, а я нехорошо поглядывал на пистолет и думал о том, что с этим кошмаром можно покончить быстро и радикально. Рассказав об этой мысли Ване-Волчку, нашему главному добытчику и заместителю «министра обороны», я тотчас схлопотал по лицу – на время отрезвило.

Что ни говори, но положение нашей маленькой компании было аховое. Да, мы выжили после эпидемии, энергоснабжение Дома не прерывалось, автохирурги работали исправно, круглосуточно оказывая помощь заболевшим, провизии хватало с избытком.

Но.

Город вымер. Теперь я хорошо представлял, что чувствовали далекие средневековые предки во время губительных вспышек чумы или черной оспы. Те немногие, кому передался нанобот, противодействующий смертельному вирусу, либо валялись по домам в бреду, либо на свой страх и риск уходили из города – некоторые, например Полковник, командовавший самообороной Дома, перенесли аллергию сравнительно легко и болели недолго.