— Так, значит, она не умерла… — озадаченно произнёс он.

— Тебя это, похоже, не радует, — заметил Майкл.

— Ннет, почему… я рад… — Салтыков вымученно улыбнулся.

— Юля говорит, чтобы ты ехал в Москву, — сказал Майкл.

Салтыков помолчал.

— Зачем? — наконец, выдавил из себя он.

— Ну, навестил бы её, хотя бы ради приличия…

— А стоит ли, Майкл?

— Смотри сам, может и не стоит…

— Я поеду, — решил Салтыков, — Сейчас же отправляюсь в аэропорт.

— Я бы поехал с тобой, но у меня дела, — сказал Майкл, — Впрочем, если ты хочешь…

— Да с чего, я один поеду.

— Ну, смотри.

…Салтыков сидел в баре и размышлял. Вот уже час, как он сидел тут, сам сказав Майклу, что поехал в аэропорт. От Майкла он уехал с выражением озабоченности на лице, но теперь это выражение сменилось апатией. Необходимость притворяться перед Майклом, да и вообще перед кем бы то ни было, здесь отпала. Времени было предостаточно, чтобы разобраться со своими мыслями наедине.

Узнав, что Олива не умерла, Салтыков, по правде говоря, не обрадовался. Конечно, камень с его души упал, но наряду с этим он испытал какое-то смутное разочарование. Может, оттого, что люди вообще склонны по своей натуре идеализировать смерть, так и Салтыков, считая до недавнего времени Оливу умершей, идеализировал её образ и воспоминания, связанные с ней, будучи уверенным, что всё это осталось позади, и уж больше никогда не напомнит о себе. Но теперь всё повернулось иначе: Олива осталась жива, а перед ним встал вопрос, что делать дальше: ехать ли к ней, просить у неё прощения, или же постараться как-нибудь избежать этого.

Умом Салтыков сознавал, что плохо поступил по отношению к Оливе, он знал, что по-хорошему следовало бы извиниться перед ней за всё, но наряду с этим ему уже не хотелось возвращать прежние отношения с ней. Любви к ней он давно уже не чувствовал — да и было ли это когда-нибудь любовью? Может, была страсть, эйфория, но она прошла, и взамен осталась лишь пустота и противный осадок на душе, как у человека, проснувшегося с похмелья с больной головой после бурной пьянки.

Салтыков понимал разумом, что то, как он себя ведёт — это паскудство, но страшнее всего было даже не его поведение, а то, что в душе он абсолютно не чувствовал никакого раскаяния и стыда. Он оправдывал себя лишь на словах: «Ну да, я плохо поступил, конечно, но хуй знает, почему я так поступил… Так уж случилось…» Глубокие душевные терзания были неведомы ему — Салтыкову было плевать на всех, кроме себя. Он относился к такому сорту людей, для которых главное — удовлетворить собственные потребности, и неважно, что это может кому-то навредить, но вместе с этим он хорошо умел оперировать словами, и на словах мог изображать всё: и любовь, и самое искреннее раскаяние. Он говорил всем, что раскаивается, но на самом деле в душе ему было плевать на Оливу. Более того — он чувствовал даже какую-то злость по отношению к ней за то, что так вышло: Салтыков не мог это сформулировать в своих мыслях, но в глубине души он злился на весь этот её фарс со вскрытием вен, который, казалось, имел цель не умертвить Оливу, убрав её с дороги как ненужный булыжник, а наоборот, только привлечь к ней всеобщее внимание и тем самым сорвать его планы. Салтыков пытался подавить в себе это чувство злости и разочарования, взамен пытаясь вызвать в себе жалость и сострадание к ней — и не мог.

Оставался открытым вопрос, ехать или не ехать с визитом к Оливе в Москву. Встреча отнюдь не сулила быть безоблачной, и Салтыков прекрасно знал это, несмотря на то, что сказал Майклу, что поедет. «Не, не поеду, — решил про себя Салтыков, — Хуй знает, какая у неё будет реакция — ещё в морду плюнет…»

…Открыв дверь и увидев на пороге своей квартиры Салтыкова, Майкл немного удивился.

— Ты разве не уехал в Москву?

— Не, Майкл. Я только что с аэропорта — там пипец творится: все ближайшие рейсы на Москву отменены из-за нелётной погоды. А билетов вообще не смог достать…

И, хоть Салтыков на самом деле даже не доехал до аэропорта, врал он так убедительно и естественно, что Майкл поверил, и больше уж ничего не стал у него спрашивать. Приятели поужинали и сели разрабатывать свой новый интернет-проект. У Салтыкова появилась новая идея: создать свой собственный сайт на строительную тематику. Парни до двух часов ночи просидели у компьютера, параллельно обсуждая дальнейшие планы раскрутки этого сайта.

— Ну чё, Майкл, ты тогда запускай новый движок, — под конец распорядился Салтыков, — Мочалычу я уже дал задание заняться дизайном. Контент и пиар я беру на себя.

За весь оставшийся вечер он больше ни разу не вспомнил об Оливе. Однако ночью Салтыков проснулся, как будто его кто-то толкнул. Олива приснилась ему во сне: она стояла на каком-то утлом баркасе, который швыряли из стороны в сторону штормовые морские волны. Он стоял на берегу и видел, как она беспомощно протягивала ему руки, но разъярённые морские волны пугали его, и он продолжал неподвижно стоять на месте. «Помоги мне! Не оставляй меня!» — доносился её крик, но его словно сковало оцепенение, и он молча, равнодушно смотрел на взбесившееся море и видел, как перевернулся на волне баркас и потонул в пучине вместе с Оливой.

«Да, я её не люблю, — думал он, лёжа в постели с открытыми глазами, — Да, быть я с ней не хочу, но я же не такой плохой, на самом деле… Ладно, надо бы ей написать хотя бы уж что ли… А то ещё подумает, что мне похуй…»

И, смутно надеясь, что он ещё сможет спасти положение, Салтыков накатал Оливе смску:

— Мелкий, ну почему ты меня понять не захотела? Почему ты решила, что я тебя бросил? Ну не так это! Понимаешь?! Не так! Неужели тебе наплевать на то, что я тебя люблю?

Ответ не заставил себя долго ждать.