Мимо тянулся унылый лес, пропитавший ненавистной водой до самых корней, да изредка проплывали вдалеке либо башни замка местного барона, либо мелькало скопление грязно-соломенных крыш, означавших деревню. Гисборн затруднялся определить не только свое местонахождение, но и время суток — то ли вечерня, то ли уже давно за повечерие. Солнцу не хватало сил пробиться сквозь свинцовую завесу облаков, а природное чутье назойливо твердило Гаю, что давно пора остановится, дать лошадям отдохнуть, а людям перекусить.

Сзади раздались ритмичные приближающиеся шлепки и недовольное лошадиное фырканье. Оглядывать сэру Гисборну не хотелось, он терпеливо подождал, когда преследователь поравняется с ним стремя в стремя. Впрочем, Гай догадывался, кто стремится его нагнать, и не ошибся, заметив справа серую конскую морду, тоскливо клонившуюся вниз и ставшую от дождя черной.

— Всегда казалось, что худшая из кончин — это утонуть, — голос Мак-Лауда звучал не так бодро, как обычно. Шотландец резким движением сбросил капюшон и яростно замотал головой, пытаясь хоть немного отряхнуться. Мокрые слипшиеся пряди некогда роскошной гривы теперь походили на грязную свалявшуюся шерсть, по косичкам текла вода. — Еще немного, и начнем пускать пузыри, а потом обзаведемся рыбьими хвостами. Я уже чувствую, как у меня растет чешуя. Может, сделаем привал?

— Здесь? — Гай пренебрежительно махнул рукой в сторону пожухлых перелесков вдоль обочины. — Тогда мы точно захлебнемся еще до наступления ночи. Что говорят наши проводники?

— Клянутся всеми святыми, что через две лиги после Пуату на этой дороге обязан стоять городишко Люзиньян и на его окраине нас ждет гостиница, — сообщил Дугал, оглушительно чихнул и вновь спрятался под капюшоном. — Только сдается мне, что мы проехали уже не две лиги, а целых двадцать две… но постоялым двором не пахнет.

— Полнаследства за не протекающую крышу над головой, сухую одежду и горячий обед, — безрадостно посулили слева под размеренное чавканье копыт. Привыкшему к иной природе Франческо приходилось тяжелее всех, однако пока Гай не услышал от него ни единой жалобы. Изабель тоже помалкивала, за что сэр Гисборн мысленно ее поблагодарил: язвительные замечания мистрисс Уэстмор ничуть не способствовали улучшению настроения.

— Это точно дорога, которая нам нужна? — на всякий случай осведомился Гай. Франческо обиженно завозился в глубине своего плаща:

— Конечно, мессир Гисборн. Мы проезжали здесь весной, и я хорошо все помню. Спросите у монны Изабеллы, если мне не верите!

— Да верю, верю, — отмахнулся Гай и, сдвинув край капюшона, оглянулся через плечо. Девушка, которой тяжелая накидка придавала сходство с покачивающимся бесформенным мешком, держалась шагах в пяти позади; следом, понурив голову и меся копытами хлюпающую грязь, тащилась на длинном поводе заводная лошадь. Еще одну, груженую плотно увязанными вьюками и обшитыми холстиной ящиками, вел за собой Франческо. — Как думаешь, сколько осталось до города?

— Не больше четверти лиги, — благоприятное впечатление от уверенности ответа несколько подпортил судорожный приступ чихания. Гай вздохнул, прислушался к невнятному бормотанию Мак-Лауда, рассуждавшего о том, что жизнь в образе рыбы не лишена определенных достоинств, и в очередной раз безуспешно попытался осознать: как вышло, что двое спешащих к Марселю рыцарей обзавелись совершенно неподходящими попутчиками да еще дали слово оказывать им всяческую защиту и помощь? Или начало сбываться зловещее предсказание Франческо — рукоять от меча слуа лишила их удачи?

Ночь, проведенная в шелестящем осеннем лесу возле тянущегося вверх костра вкупе с передаваемым по кругу котелком, где дымится горячее вино, очень способствует разгадыванию всяческого рода загадок и внезапно прорывающейся наружу искренности. Видно, царящая за пределами огненного круга непроглядная темнота заставляет людей не только жаться поближе к свету, но и пытаться заглянуть в потаенные уголки собственной души. Гай и раньше догадывался о подобном, но нынешний случай лишний раз подтвердил его мысли.

Выплеснувшаяся из котла похлебка, разумеется, переварилась и стала похожа на тянущийся клей, но никто не обратил на это внимания. Безмолвный уговор запретил любые расспросы о случившемся на болоте до конца ужина, дав всем краткую передышку и возможность придти в себя. Мистрисс Изабель, примолкшая после негодующей речи Гисборна, безропотно взяла на себя обязанности хозяйки «стола» и деловито гремела помятыми оловянными мисками, доказывая, что подобное занятие ей не впервой. На Франческо нашел стих болтливости, он в лицах изобразил перепалку с собственным отцом, слегка развеселив приунывшее общество, а потом неожиданно расстроился, вспомнив, что его драгоценная виола осталась в одном из брошенных фургонов.