Салтыков льстил всем, кому, по его соображениям, надо было понравиться, и зачастую сам не думал того, что говорил. Он знал, что не только девушки, но и парни обожают комплименты, и он не скупился на них, особенно если человек, которому он льстил, мог быть ему чем-то полезен. Он льстил всем по стандартной, избитой схеме: Ккенгу, например, зная, что тот очень горд и честолюбив, говорил: «Серёга, я никогда не сомневался в том, что ты далеко пойдёшь»; Славе Шальнову, который серьёзно занимался бодибилдингом и носил на форуме громкое имя Гладиатор, он говорил при встрече: «Славон, ну ты Шварценеггер!» О девушках и говорить нечего: все у него были красавицы и умницы. Причём и тут он находил тонкую грань: девушкам с умными мозгами и внешностью крокодила он говорил, что они красавицы, а симпатичным дурочкам — что они умницы. И то, и другое — Салтыков знал это — имело наибольший эффект именно в такой интерпретации. Лесть его зачастую была грубой, комплименты пошлы и избиты, но они всё же достигали своей цели.

Ириска, сделавшись с лёгкой руки Салтыкова первою леди Агтустуда, с удовольствием отметила, как почти мгновенно взлетел её рейтинг в глазах ребят. Как только она, сопровождаемая Салтыковым, который предупредительно снял с неё шубу в прихожей, вступила на порог гостиной, все тотчас же поняли, какое место она занимает в этой негласной иерархии. Райдер и Флудман тотчас же встали с дивана, уступая ей место; Ириска, протискиваясь между диваном и журнальным столиком, нечаянно уронила сумочку, поднимать которую тут же услужливо бросились трое парней.

— Тебе налить пива? — спросил её Бивис, брат Салтыкова.

— Я не пью алкогольных напитков, — отказалась Ириска.

— Тогда пепси-колы?

— Пошёл отсюда, я сам обслужу свою даму! — Салтыков бесцеремонно оттолкнул брата и, налив Ириске пепси в фужер, протянул ей.

Поняв, что остаток вечера король намерен посвятить исключительно своей фаворитке, и перспектив на дальнейшее продолжение банкета у них нет, Райдер и Флудман во главе с Мочалкиным засобирались домой и торопливо начали прощаться. Салтыков, всецело поглощённый своей дамой, в их сторону даже не обернулся, и ребята, всё поняв, решили уйти по-английски.

— Серёга, ты с нами? — окликнул Райдер из прихожей.

— Нет, — ответил Ккенг, — Я позже вызову такси.

На самом деле Ккенг вовсе не собирался заказывать такси, по той простой причине, что денег у него с собою было мало, а брать в долг ему не позволяла гордость. Он жил в Зеленце, добираться туда зимой в тридцатиградусный мороз пешком не было никакой возможности; к тому же была большая опасность нарваться на гопников, которые в это время делали особенно рьяные вылазки. Очень опасен был путь на левый берег через мост: про этот мост ходили легенды, что мало кто, очутившись без транспорта на этом мосту, возвращался оттуда целым и невредимым. Вон — далеко ходить не надо — на прошлой неделе Кузька-первокурсник, возвращаясь пешком через мост к себе домой на Сульфат, попал на гопников, так они его отметелили так, что тот без половины зубов домой пришёл. И то, считай, легко отделался, в «Правде Севера» за декабрь вообще напечатали, что мёртвого парня нашли под мостом — он скончался от ножевых ранений и пролома черепа. По установленной версии, гопники позарились на то, что у парня был с собой мобильный телефон и деньги, а он, дурачок, ещё пытался сопротивляться, от этого-то и пострадал. А главное — мобила-то, из-за которой его убили, оказалась дешёвкой, и денег было всего двести рублей. Вот и пойми…

Ккенг, помимо своего гонора, о котором знали все, имел также в своём характере другое, не менее ярко выраженное свойство, которое он, однако, тщательно ото всех скрывал: патологическую боязнь опасности, угрожающей жизни и здоровью. Ккенг боялся гопников до дрожи в коленях; он панически боялся, что его могут убить или покалечить. Перспектива нарваться на гопников, возвращаясь ночью пешком в Зеленец, ему отнюдь не улыбалась, поэтому оставался только один вариант — прокантоваться здесь до утра, чтобы иметь возможность уехать отсюда хотя бы на первом автобусе.

— Чё-то как-то тухло всё прошло, — недовольно пробурчал он, наливая себе в стакан коньяку.

— Да ладно те, Серёга, ничего не тухло, — оправдывался Салтыков, — Нормально посидели…

— Андрюха, Оливе в Москву позвони, — внезапно встрял Бивис, — У тебя же есть её телефон…

— Ты чё, с Оливой общаешься? — презрительно бросил Ккенг, — Ты общаешься с этой тормознутой москвичкой, которая засрала своими тупыми постами весь форум?

— Да я с ней уже не общаюсь, — отмахнулся Салтыков, — Так, одно время она мне писала, я сначала отвечал, потом не стал.

— Так-так! — ядовито произнесла Ириска, вырываясь из его объятий, — Что значит: «писала»? Ну-ка, давай говори, что у тебя с этой московской крысой!!!

— Ирочка, я тебе клянусь! — воскликнул Салтыков, — Поверь мне, что я тебя обожаю! Если бы Олива была последней женщиной на этой земле — даже тогда бы я с ней на одном поле срать не сел!

— Правда? — недоверчиво и вместе с тем поверив, спросила Ириска.

— Ну, конечно, правда! Ты настоящая королева! А пообщавшись с ней, я только убедился в том, что она страшная зануда и законченная неудачница.

— Что правда, то правда, — подтвердил Ккенг, — Я только не понимаю, что она забыла на агтушном форуме? Видать, у себя в Москве она полнейший отброс общества, раз ищет общения здесь, в этой провинции.

— Кто бы сомневался, — ехидно сказала Ириска, — Наверняка это какая-нибудь страшная, жирная уродина в очках! Я на все сто уверена, что ни один парень ни разу в жизни не захотел её!

— Так оно и есть, — подтвердил Салтыков, — Ей девятнадцать лет, а она всё ещё целка…

— И кричит об этом на весь форум, — добавил Ккенг.