— Возможно, возможно!.. — рассеянно откликнулся Усков и, вскинув бинокль, стал всматриваться в какую-то заинтересовавшую его точку. — Возможно, — повторил он ещё раз, подал бинокль агроному и показал рукой вперёд.

Орочко увидел впадину, словно высохшее мелкое озеро среди каменных россыпей. Там что-то темнело. Агроном удивлённо опустил бинокль и, не веря себе, проговорил

— Там что-то зеленое… Представьте себе, кусты. Среди диких камней — и вдруг такая прихотливая растительность!

Подъехали ближе. На плоской равнине, в чуть заметном понижении, росла мелкая полярная берёзка, тут же багульник с плотными, будто кожаными листочками и — о чудо! — смородина! Настоящая смородина!..

— Ягоды! Спелые! — воскликнул Петя и бросился к кусту. — А вкусные какие!..

Он обеими руками стал обрывать ягоды. Борис последовал его примеру. Но что это? Руки у него вдруг стали грязными и липкими.

— Вот это здорово! Смола… Интересное дело, товарищи! Смолистая смородина! Честное слово! Как лиственница или кедр. Смотрите! Что это, Александр Алексеевич? Гибрид смородины с ёлкой?..

Орочко сорвал лист, потёр, понюхал. Резкий, приятный запах, так напоминающий родные сады Подмосковья. Сомнения нет, это была настоящая чёрная смородина.

— Но почему смола? — Не унимался юноша.

— А потому, что смола — защитное приспособление. Смородина выработала её здесь сама, в течение многих поколений. Зимой в этих местах почва промерзает быстро и полностью, так что корни не могут подать в стебель ни грамма воды. Но некоторые многолетние растения Севера нашли способ обезопасить себя: они запасают воду в клетках в виде смол. Смола — коллоидное вещество, она трудно отдаёт связанную воду и сберегает её до первых дней лета. Как только потеплеет, растение спешно распустит листья и начнётся жизнь, хотя корни ещё некоторое время будут спать в мёрзлой почве. Все многолетние растения на Севере смолисты: кедр, тополь, лиственница, багульник…

Короткие дни. Вереница трудных дней…

Лошади идут длинной цепочкой, одна за другой. Горные кряжи обступают плоскогорье все плотнее и ближе. Тёмные каменные стены словно расходятся перед людьми, пропускают их вперёд в свои таинственные недра и тут же смыкаются.

Вечером в высоком тёмном небе замерцали крупные, чистые звезды. Потянуло холодным ветром. У людей сразу замёрзли уши Проводник с тревогой оглядел товарищей, вздохнул:

— Первый мороз! Зима на разведку вышла. На ночь разбили палатку, на случай ветра укрепили края её камнями и собрались внутри. Тесно, зато тепло. Утром все ахнули: каменная площадка, дальние и близкие горы, вьюки и даже палатка — все побелело.

На землю лёг обильный иней.

— Надо спешить! — угрюмо сказал Усков, увидев эту феерическую картину, и задумался — геологу нужны открытые места, голые сбросы, свежие изломы камней. А теперь что? Отгребай снег, добирайся до почвы. — Поработаем не более трех дней, — объявил начальник партии, — и назад. В этом сезоне мы, должно быть, ничего не добьёмся. Конец сентября. До основной базы всё-таки не меньше двадцати дней пути. Итак, считаем эти три дня решающими… Куда ты сегодня? — обратился он к Любимову. — Мы с Борисом обойдём ещё две вершины к востоку. Там огромное плоскогорье на высоте восьмисот метров, дальше понижение. Осмотрим его.

…Они ушли до света. К полудню Усков и Борис стояли на краю крутого, почти отвесного обрыва. Ниже, метрах в ста, текла быстрая речка, уже прихваченная на краях первым ледком.

Борис наморщил лоб.

— Дайте-ка, Василий Михайлович, тетрадку Иванова. Что-то мне кажется…

Усков живо обернулся и с минуту глядел на юношу широко открытыми глазами.

— Река Иванова? Точно, Боря! Мне тоже кажется, что мы на верном пути.

Они спустились вниз, прошли вдоль берега и оказались у небольшого леска. Усков остановился. Прямо перед ним в окружении молодых тонких лиственниц стоял пень. Что тут удивительного? Мало ли пней в тайге? Но этот был особенный. Дерево уже полусгнило. Но ещё можно было видеть, что оно не упало от старости и не свалено ветром, а срублено. Да, срублено топором, и чисто по-русски: со стороны, куда его хотели свалить, — надруб, а с противоположной — ши-рокая рана от топора.

— Интересно! Крайне интересно всё-таки! — сказал Усков — Ну-ка, узнаем, когда тут были лесорубы.

Он быстро вытащил из-за пояса топор. Ловко, в два удара, срубил молодое деревце у пня и стал рассматривать свежий срез.

— Двадцать шесть колец! Ты понимаешь, Борис, двадцать шесть!.

Он улыбнулся, глаза его заблестели.

— Это сделали они. Только они! Ты прав. Именно по этой долине пролегал путь Иванова и Сперанского. Все ясно! Сегодня же переведём сюда лагерь. Работы продолжаются…

Той же ночью, когда маленький лагерь уснул, над горами поплыли серые тучи. Они опускались все ниже и ниже. Холодный ветер пронёсся над землёй. Медленно, как парашют, спустилась на землю одинокая сне-жинка, покружилась, легла и растаяла. За ней упали ещё и ещё. Снег закрутился быстрее, снежинок становилось все больше и больше. Теперь, уже осмелев, несметным роем вместе с ветром понеслись они из серых низких туч. Дохнуло настоящей зимой, а через какой-нибудь час на камни, на горы и долины повалил настоящий, густой и пышный снег.