Шрифт:
И наконец, открываются «сатанинские глубины» красного домино.
Он в черной маске, в легкой красной тоге, И тога шелком плещущим взлетела. Он возглашает: «Будете как боги». Пришел. Стоит. Но площадь опустела. («На площади»)Так среди городского безумия — на балах, маскарадах, пирах, на площадях и улицах— проходит диавол. Красное домино Белого, связывающее темы «Пепла» с темой романа «Петербург», связано с «Красной свиткой» Гоголя, преследовавшей воображение поэта в революционные годы.
1905 год отразился в стихотворениях: «Пир», «Укор», «Похороны». Толпы рабочих идут с фабрики; возводятся баррикады, веют красные знамена; а поэт с друзьями кутит в «Аквариуме»: звенит гитара, неистово пляшет венгерка.
К столу припав, заплакал я, Провидя перст судьбы железной: «Ликуйте, пьяные друзья, Над распахнувшеюся бездной». («Пир»)К красавице в шелках и кружевах поэт обращается с укором:
Там народ мой без крова; суровый Мой народ в униженьи и плене. Тяжелит тебя взор мой свинцовый: Тонешь ты в дорогом валансьене. («Укор»)И снова толпа рабочих, драгуны, треск револьверов:
Глуше напев похорон. Пули и плачут, и косят. Новые тучи кровавых знамен — Там в отдаленьи проносят. («Похороны»)Четвертый отдел «Пепла» — «Безумие» — своим бредовым косноязычием напоминает симфонию «Кубок метелей». Пророк, изгнанный из городов и побитый камнями, священнодействует в полях, среди чертополоха: у него «травная библия», его клир— репье, прихожане— цветы; он— вольный поп, рукоположенный «кустом порфирородным». Эту кощунственную безвкусицу поэт гордо называл «эзотерикой»; современники считали ее патологией.
Лейтмотивом поэзии Белого в эпоху его трагической любви к жене Блока является тема смерти и погребения. Он видит себя в гробу, оплакивает, служит по себе панихиду, хоронит и произносит надгробные слова:
…Вокруг Невеста, любовница, друг И цветов малиновый пук, А со мной никого, Ничего. («Отпевание»)Особенно услаждает его мысль о том, что та, которая мучила его при жизни, пожалеет его мертвого:
Невеста моя зарыдала, Крестя мне бледный лоб. …………. Ко мне прильнула; Я обжег ее льдом. Кольцо блеснуло На пальце моем. Дилино-бимбом. («У гроба») А вот и вынос гроба: И плывет серебро Катафалка. Поют, Но не внемлю. И жалко, И жалко, И жалко, Мне землю. Меня несут На страшный суд. («Вынос»)Из похоронного цикла выделяется стихотворение «Друзьям», которое нельзя читать без мучительной жалости. Столько в нем искреннего горя и тоски по любви, что мы забываем о безумиях и кощунствах и видим только несчастное человеческое лицо.
Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел. [20] Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел. Не смейтесь над мертвым поэтом; Снесите ему венок. На кресте и зимой и летом Мой фарфоровый бьется венок. Любил только звон колокольный И — закат. Отчего мне так больно, больно! Я не виноват! Пожалейте, придите; Навстречу венком метнусь, О, любите меня, полюбите — Я, быть может, не умер, быть может, проснусь — Вернусь…20
Эти слова оказались пророческими: Белый умер в Крыму от солнечного удара.
Трогательная детская беспомощность в этих словах: «Я, быть может, не умер…»
В последнем отделе — «Просветы» — несколько лирических стихотворений, посвященных ушедшей любви. Отчаяние и упоение гибелью сменяются примиренной грустью. Поэт вспоминает летний день, колосящееся поле, васильки во ржи; завернувшись в платок, он любуется «золотым водометом» колосьев.
Я сказал: «Не забудь», Подавая лазурный букетик; Ты — головку склонивши на грудь, Целовала за цветиком цветик. («Прогулка»)И все прошло; от золотого огня остался пепел:
При дороге ветром взмыло Мертвые цветы. Ты не любишь; ты забыла, Все забыла ты! («Вспомни»)И книга «Пепел» заканчивается печальными стихами:
Воздеваю бессонные очи, Очи, Полные слез и огня, Я в провалы зияющей ночи, В вечереющих отсветах дня. («Успокоение»)Таково сложное, разнообразное и разностильное содержание сборника. По сравнению с «Золотом в лазури» «Пепел» — книга более зрелая и технически совершенная. Белый нередко достигает высокого словесного мастерства. В его стихах — вдруг загораются ослепительные строки, звучат пленительные строфы, но ему редко удаются законченные стихотворения. Он гениальный импровизатор и плохой композитор; стихи его — сложны, нагромождены, но никогда не построены. Отсюда его формальные изыски: звуковая оркестровка, ритмические ходы, перегруженность образами и метафорами; он этими техническими приемами пытается скрыть внутреннюю дисгармонию своей лирики.