— Опять банкет? — уфыркнул доктор и сделал постное лицо.

— Какой там банкет, — Грег тепло взглянул на Эдвина. — Посидим в своей компании, поговорим. Кто ведает, встретимся ли снова. И еще, дорогой наш профессор, вы никогда не рассказывали о себе. Я как-то сразу принял вас за давнего знакомого, почти родственника. А ваше житье-бытье, мне кажется, весьма поучительно.

— Ну, положим, вы меня приняли не сразу. — Эдвин заговорщицки подмигнул. — Забыли, как затряслись поджилки при нашем знакомстве?

— Не забыл, но разбирает любопытство. Желательно бы узнать — думаю, выражу общее мнение — о вашей, надеюсь, интересной, жизни.

— Хотите удостовериться, не беглый ли я каторжник-правдолюбец. Жан Вальжан из «Отверженных» Гюго или что-то наподобие графа Монте-Кристо Дюма?

— Если и так, обещаем простить за давностью лет.

— Разочарую вас — никаких прегрешений нет, во всяком случае крупных, — вздохнул профессор. — Да и вряд ли мое жизнеописание вас чем-то обогатит, хотя я бы не сказал, что оно ординарно, скорее напротив.

— Тем более, профессор, — Грег сделал приглашающий жест.

Остальные придвинулись поближе и приготовилась слушать.

— Ранним утром, — начал неторопливо профессор, — 1606 года голландец Виллем Янсзон, полупират-полуученый, греховодник по кличке Янц, сочетавший в себе, казалось бы, несовместимые качества кутилы и исследователя, приплыл к западному побережью таинственного материка. Мореход окрестил его Новой Голландией. Однако пустынный берег поразил Янца своей неприветливостью, о чем свидетельствует дневниковая запись: «Страна эта, видимо, проклята богом», с сим первооткрыватель и удалился восвояси. Так впервые открыли Австралию.

— Почему впервые, разве ее открывали еще? — спросил Мартин.

— Даже, можно сказать, дважды. В 1642-м Абел Тасман, а в 1770-м — известнейший путешественник и первопроходец, знаменитый и почитаемый во всем мире, и особенно среди естествоиспытателей, Джеймс Кук. Кстати, он-то и привез туда первых переселенцев — каторжников из Альбиона, где преступность начала принимать угрожающие размеры. Этот огромный остров не особенно баловали вниманием в том числе, разумеется, и писатели. Больше того, один из них, будем надеяться, без злого умысла, нанес ему весьма ощутимый материальный ущерб.

— Кто же это? — воскликнул Грег.

— Всеми нами любимый Вальтер Скотт, — усмехнулся профессор.

— На он никогда не посещал Австралии?

— Ему и не требовалось. В 1829 году Вальтер Скотт опубликовал роман «Анна Гейерштейн». Его героиня любила носить на своих дивных волосах фамильную диадему с благородными опалами. Смерть Анны, загадочная и непонятная, связывалась именно с воздействием этих камней: им издревле приписывались свойства приносить беды. Психология людей, особенно женщин, очень восприимчива — от перестали надевать украшения с этим камнем. И надо же случиться — именно тогда в Австралии обнаруживают крупнейшее месторождение благородных опалов с великолепной игрой света, в том числе редчайших — черных. Но после выхода книги спрос на них упал почти до нуля. Не помогло и то, что английская королева Виктория, желая развеять суеверие и поддержать экономически свое заокеанское владение, демонстративно украшала колье опалами.

— Да, действительно, — вставил русский, — знаток минералов Пыляев подтверждает — большинство женщин ни за что не станут носить опалов.

— Скажите, какие привереды, — хмыкнул Эдерс.

— Се ля ви, — профессор развел руками. — Известно — все материки эволюционировали особо. Австралия тому подтверждение. Здесь встречаются животные, которых нет больше нигде. Возьмите кубомедузу хироникс — «смертельную осу» и массу других ядовитых медуз, от соприкосновения с ними человек умирает спустя 3–5 секунд. Из 140 видов змей — 20 очень опасны. Например, парадемансиа микролепидус в 300 раз токсичнее американской гремучей змеи и в 20 — индийской кобры. А черный паук сиднейский спайдер — восьминогий убийца? Наконец, кенгуру, коала, сумчатый крот, дикая собака динго, утконос, ехидна, птицы киви, кукабарру или двоякодышашая рыба цератод и дюгонь. Последнее млекопитающее мне приходилось видеть неоднократно. Думаю, не случайно зоологи отнесли его к отряду сирен.

— Но согласно греческой мифологии сирены — это полуптицы-полудевы, к тому же обладающие сладкозвучным голосом, — вмешался Уваров. — Им-то и очаровывали и пленяли доверчивых моряков. Надеюсь, ваш дюгонь не поет?

— Разумеется, — улыбнулся Эдвин. — Его голос напоминает рев тюленя. Я имел в виду само название — сирена — гибрид чего-то или кого-то. Скорее всего легенда о русалках возникла в тот момент, когда впервые человеку удалось лицезреть дюгоня. Представьте, я однажды наблюдал, как он вынырнул в заросшем водорослями устье реки. Зрелище поистине фантастическое. Голова и «лицо» очень похожи на женские, с круглыми, обрамленными длинными ресницами, глазами. Водоросли, словно зеленые локоны. Сильно развитые молочные железы поразительно напоминали груди девушки. Покатые плечи плавно переходили в узкую талию, заканчивающуюся рыбьим хвостом. Подобные изображения украшали в древности носы парусников.

— Извините, профессор, но мне придется вас прервать, — прищурился Грег. — Все это, конечно, интересно и занимательно, но, зная вас как человека, ничего не делающего зря, меня наводит на мысль, что вы…

— Угадали, Фрэнк, интуиция детектива вас не подвела — наш род — выходцы из Австралии, страны, находящейся до сих пор в какой-то непонятной и загадочной полуизоляции. Мне думается, континент с такой историей, животным, миром и флорой заслуживает большего. Итак — это моя родина.

Отец мой был смотрителем маяка. Да-да, Грег, не делайте больших глаз. Он плавал сначала юнгой, матросом, затем выучился на штурмана, стал капитаном. Однажды на лайнере, шедшем из Европы с переселенцами, возник пожар. Судно отца находилось недалеко — лежа в дрейфе, пережидало сильный туман. Рация у них отсутствовала, и команда не знала, что в каких-то нескольких десятках миль гибнут люди.