Том 6. Стихотворения
вернуться

Белый Андрей
Шрифт:

1922

Цоссен

Нет

Ты, вставая, сказала, что — «нет»; И какие-то призраки мы: Не осиливает свет — Не Осиливает: тьмы!.. Солнце легкое, — красный фазан, Месяц матовый, — легкий опал… Солнце, падая, — пало: в туман; Месяц — в просерень матово встал. Прошли — остывающие струи — К теневым берегам — Облака — золотые ладьи Парусами вишневыми: там. Растворен глубиной голубой, Озарен лазулитами лет, Преклонен — пред Тобой и под Тобой… Но — Ты выговорила. «Нет!» И холодный вечерний туман Над сырыми лугами вставал. Постигаю навсегда, что ты — обман. Поникаю, поникаю: пал! Ты ушла… Между нами года — Проливаемая куда? — Проливаемая — вода: Не увижу — Тебя — Никогда! Капли точат камень: пусть! Капли падают тысячи лет… Моя в веках перегорающая грусть — Свет! Из годов — с теневых берегов — Восстают к голубым глубинам Золотые ладьи облаков Парусами крылатыми — там. Растворен глубиной голубой, Озарен лазулитам лет. В этом пении где-то — в кипении В этом пении света — Видение — Мне: Что — с Тобой!

1901–1922

Москва — Цоссен

Пророк

Завечерел туман ползущий В вечеровую тень огней; Тусклы оливковые кущи. И — светит месяц из теней. Он, Серебристый, волей рока Бросает в зримый наш позор, — Как ясноокого пророка Неизъяснимо грустный взор. В тысячелетние разгулы Он поднимает ясный жар: И бронзорозовые скулы, И взора горнего загар. Струя исчисленного смысла, Как трепетание крыла Переливного коромысла, От ясноротого чела — Взметает пепельные кучи Неистлевающих волос, И из-под них — на нас текучий, Слезой сияющий вопрос; Переливной игрою линий Топазы сыплются из глаз; И расширяет блеск павлиний Переливной его атлас; И в нас стремительно забьется Наш ослепительный ответ; И ослепительно взорвется Из волосатой груди свет И, точно взвизгнувшие диски, Взорвут кипящие слова И волоса, как василиски, Взовьет горящая глава. В переливных браслетах света Его воздушные персты Воспламененный знак завета Взогнят из тихой высоты.

Май 1922

Цоссен

Бессонница

Мы — безотчетные: безличною Судьбой Плодим Великие вопросы; И — безотличные — привычною Гурьбой Прозрачно Носимся, как дым От папиросы. Невзрачно Сложимся под пологом окна, Над Майей месячной, над брошенною брызнью, — Всего на миг один — — (А ночь длинна — Длинна!) — Всего на миг один: Сияющею жизнью. Тень, тихий чернодум, выходит Из угла, Забродит Мороком ответов; Заводит — Шорохи… Мутительная мгла Являет ворохи Разбросанных предметов. Из ниши смотрит шкаф: и там немой арап. Тишайше строится насмешливою рожей… Но время бросило свой безразличный крап. Во всех различиях — все то же, то же, то же. И вот — стоят они, и вот — глядят они, Как дозирающие очи, Мои, Сомнением Испорченные Дни, Мои Томлением Искорченные Ночи…

Москва

Больница

1921

Больница

Мне видишься опять — Язвительная, — ты… Но — не язвительна, а холодна: забыла Из немутительной, духовной глубины Спокойно смотришься во все, что прежде было. Я в мороках Томясь, Из мороков любя, Я — издышавшийся мне подаренным светом, Я, удушаемый, в далекую тебя, — Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом. О, этот долгий Сон: За окнами закат. Палата номер шесть, предметов серый ворох, Больных бессонный стон, больничный мой халат; И ноющая боль, и мыши юркий шорох. Метание — По дням, По месяцам, годам… Издроги холода… Болезни, смерти, голод… И — бьющий ужасом в тяжелой злости там Визжащий в воздухе, дробящий кости молот… Перемелькала Жизнь, Пустой, прохожий рой — Исчезновением в небытие родное. Исчезновение, глаза мои закрой Рукой суровою, рукою ледяною.

1921

Москва

Больница

Ты — тень теней

Ты — тень теней… Тебя не назову. Твое лицо — Холодное и злое… Плыву туда — за дымку дней — зову, За дымкой дней, — нет, не Тебя: былое, — Которое я рву (в который раз), Которое, — в который Раз восходит, — Которое, — в который раз алмаз — Алмаз звезды, звезды любви, низводит. Так в листья лип, Провиснувшие, — Свет Дрожит, дробясь, Как брызнувший стеклярус; Так, — в звуколивные проливы лет Бежит серебряным воспоминаньем: парус… Так в молодой, Весенний ветерок Надуется белеющий Барашек; Так над водой пустилась в ветерок Летенница растерянных букашек… Душа, Ты — свет. Другие — (нет и нет!) — В стихиях лет: Поминовенья света… Другие — нет… Потерянный поэт, Найди Ее, потерянную где-то. За призраками лет — Непризрачна межа; На ней — душа, Потерянная где-то… Тебя, себя я обниму, дрожа, В дрожаниях растерянного света.

1922

Берлин

Маленький балаган на маленькой планете «Земля»

Выкрикивается в берлинскую форточку без перерыва

Бум-бум:

Началось!

1
Сердце — исплакалось: плакать — Нет Мочи!.. Сердце мое, — Замолчи и замри — В золотоокие, долгие ночи, В золото-карие Гари Зари…
2
Из фиолетовых — Там — Расстояний — Молний малиновых нам Миготня… Смотрят браслетами Ясных Сияний Бор — Красностволый — на умерки Дня.
3
В этом С судьбою — — С тобою — Не спорящем Взоре, — Светами Полнится Тихая даль. Летами Молнится Тихое горе, — Тысячелетием плачет: печаль.
4
Впейся в меня Бриллиантами Взгляда… Под амиантовым Небом Сгори. Пей Просияние сладкого яда, — Золотокарие Гари Зари.
5
Говори, говори, говори, Говори же — — В года — — Где — Переценивается Вода — — Где — — Тени Тишь И Тьма — — Нет Или Да? — — Свет Или Тьма? И — ближе, ближе, ближе — — Тьма Сама!