Катерина выдавила из себя улыбку и покачала головой.

– Не знаешь? – тоскливо продолжил Степанович. – Вот и я не знаю. Зато бабка моя теперь хочет из Бабы-яги в Василису Прекрасную превратиться. Я ей говорю: «Чего мучаешься, все равно больше на Карлсона похожа. Весь дом в пустых банках из-под варенья». «Сам Винни-Пух, в голове одни опилки», – огрызается. И шварк мне на стол диетическую кашу! Если не бутылка с живой водой, помер бы! Как последний Буратино, луковицей закусывал. – Он вздохнул и продолжил: – В книжке картинка есть «Аленушка и ее козел Иванушка». Вылитые дочка с зятем. Тот ни одно копытце не пропускает! А дура моя плачет, как царевна Несмеяна, мол, стань человеком, козел безрогий. Я ей говорю: «Давно бы ему рога приделала, поумнел бы». Внука жалко, смышленый мальчик, натурально рассуждает. Читал ему про Кролика сказку, так малец сразу догадался, что это про жениного брата. Сказка так и называлась «Братец Кролик без капусты». Тот тоже постоянно одалживаться ко мне ходит. Я уж со счета сбился, а он лыбится. Мол, какие счеты между родственниками? У тебя, Катерина, выпить-то ничего нет?

– Нет, – честно призналась Катерина. – И воды колодезной тоже нет.

– Эхма, – вздохнул Степаныч и прослезился. – Сын у меня – Конек-Горбунок, тянет на себе весь дом. Расставит уши свои лопоухие, а супружница на них вешает, вешает… Сивка-Бурка в сапогах-скороходах! Как ускачет в свои командировки, только открытки ему шлет из заморских стран. Сосед мой, Федька Косоротов, – вылитый Гоблин! Как только увидит мою собаку, сразу рычать начинает. У меня, Катерина, собачка безобидная, породы ротвейлерской, ясное дело, начинает отгавкиваться. Пасть один раз откроет – и бац! Гоблин без штанов. А с другой стороны соседка Варвара, кто, ты думаешь?!

– Кто? – заинтересованно переспросила Катерина, поражаясь метким сказочным сравнениям.

– Старуха Шапокляк! – довольно припечатал соседку Степаныч. – Муж у нее, Гена, крокодил, дети – сплошь Чебурашки. Ворота мне покрасили в красный цвет, прямо посредине, нехорошими словами. Я одного поймал, так «крокодил» выскочил, челюстями клацал, пугал. Пришлось пообещать из него кошелек сделать. – Степаныч подумал и продолжил: – Вот мы, Катерина, депутата выдвинули, а задвинуть назад уже не смогли. Как Шахерезада, сказки нам рассказывал: через тысячу и одну ночь начнем жить хорошо. Речка нефтяная разольет свои кисельные берега на все дворы, – Степаныч вздохнул. – И так, милая моя, каждого бери, каждого. Кругом одни злобные гномы. Не жизнь у меня, а сказка.

– Да уж, – согласилась с ним Катерина только потому, что нужно же было что-то сказать.

– Так я к тебе зачем пришел-то? – подошел к основному вопросу Степаныч, и у Катерины замерло сердце. – Значит, выпить-то у тебя нет? А жизнь моя, сама видишь, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Ты уж будь добра, Катерина, милая, попроси Анюту налить мне стакан бражки. А?

– Всего-то?! – опешила Катерина, не зная, как реагировать на все вышесказанное.

– Ну, можно и два! – обрадовался Степаныч.

– И больше ничего? – допытывалась Катерина, пристально вглядываясь в лицо гостя, пытаясь найти хоть какие-то признаки влюбленности.

– Ну, если у тебя выпить-то нет, – нетвердо произнес Степаныч.

– Пойдем! – Катерина повела его к Шкарпеткиным.

Безусловно, Анюта не поила бражкой всю деревню, но этот случай оказался из ряда вон выходящим. В организме старого выпивохи приворотное зелье повело себя слишком странным образом, пробуждая любовь. Но любовь… к алкоголю. Чувствуя себя отчасти виноватой в этой беде, Анюта налила Степанычу стакан бражки, и старик выпил его залпом за ее здоровье.

– А у тебя как? На что тянет? – заботливо поинтересовалась Катерина, когда отправила Степаныча восвояси. – На алкоголь?!

– Нет, – покачала головой Анюта. – Страшно признаться, но такой аппетит разыгрался, что спасу нет. Семен уже про диету заикался, на меня глядя. Что делать и не знаю. Если к вечеру не пройдет, то придется к Комарихе за отворотным зельем идти. А писатель-то что? Мается мужик?

– Да кто ж его знает, – пожала плечами Катерина. – Я его не караулю. Мотыляется во дворе.

– Это уже хорошо. Пусть мотыляется и на тебя глядит. Лучше было бы, если б не просто глядел, а ревновал. Но не к Степанычу же!

– Добрый день, бабоньки! – через калитку с ними поздоровался участковый Ермолаев. – Чего собрались? Гостям иноземным стол накрывать?

– Каким таким гостям иноземным? – прищурилась Анюта.

– Немцы вернулись на своем трейлере, – сообщил участковый. – Только вы у меня глядите! – предупредил Тимофей строго, большей частью Катерину. – Не забывайте, что они подданные другой державы. И чтобы за нашу не стыдно было!

– Клаус вернулся?! – изумленно произнесла Катерина и села на лавку, провожая взглядом уходящего участкового.

– Комариха правду говорила, – всплеснула руками Анюта и присела с ней рядом. – Вернулся. А чего ж мы сидим-то?! Тимофей дело говорил, нужно стол накрывать! Или тебе этот немчик не нужен?

– Честно признаться, – сказала Катерина, – я даже и не знаю. Он хороший, добрый, нежный.

– Что еще нам, бабам, надо? – бросила на ходу Анюта и побежала в кухню.

Катерина вернулась домой и устроилась у окна. Глупо, конечно, подглядывать, но что ей оставалось делать? Женское любопытство – не шутка, неудовлетворенное, оно может перерасти в бессонницу, а там и до депрессии недалеко. Будет она расхаживать по деревне хмурая, как писатель.