Она нахмурилась, потом спустилась на грешную землю.

— Что?

— У тебя отпуск?

— А у тебя?

— У меня — нет. Я вчера без работы остался. Теперь вот прикидываю, чем заняться да куда податься.

Она вдруг увидела в нем родственную душу:

— И я вот прикидываю, чем заняться.

Он взглянул на нее и тут же отвел глаза. Взглянул как бы искоса, мимолетно, но она знала: ее пышный бюст и длинные ноги не остались незамеченными. Господи, как все просто. Все мужики — кобели, дурные кобели.

— Этот город меня совсем достал. Никаких денег не хватит. Богатым здесь раздолье, а так… Я с машиной. — Он снова глянул на нее. — Вообще-то я собирался в Джексонвилл. У меня там приятель. Обещал помочь с работой. — Еще один мимолетный взгляд на ее грудь. — Прокатиться не желаешь? Вдвоем веселее.

Колебаться она не стала:

— Можно.

Он заметно раскрепостился и снова стал шарить пальцами в бороде.

— Ну и порядок. Где твои вещички? Давай я подгоню машину и погрузимся.

Теперь настал ее черед приглядеться к нему повнимательней. Лицо худосочное, какое-то вялое, в глазах — ни живинки. Он смотрел на свои худые, костистые руки, лежавшие на коленях. Она вдруг засомневалась. А что если он — сексуальный маньяк? Поразмышляв секунду-другую, она мысленно пожала плечами. Сексуальный маньяк опасен, если сопротивляться… а если нет… Но из Парадиз-Сити надо уезжать. Хотя бы в Джексонвилл — какая разница?

— У меня ничего нет, — призналась она. — Ни денег… ни шмоток… вся тут.

— Ну, кое-что у тебя есть… как у всех девушек. — Он поднялся. — Тогда поехали.

Молча они прошагали вдоль стены гавани и вышли к автостоянке. Он подвел ее к старенькой, местами проржавевшей «ТР-4».

Когда они сели в машину, он сказал, не поворачивая головы:

— Я бы хотел переспать с тобой… ты как… не против?

Она знала, что этот вопрос неизбежен… представила себя в объятиях этого унылого недоноска и внутренне содрогнулась.

— А деньги у тебя есть? — спросила она.

Он искоса глянул на нее, потом отвернулся.

— При чем тут деньги? — спросил он тупо.

— Значит, причем.

Тут она поймала свое отражение в лобовом стекле и поморщилась.

Господи! Ну и видок у нее… а волосы!

Она открыла сумочку, чтобы достать расческу — и вдруг замерла, сердце ее подскочило. В сумочке лежал коричневый конверт из плотной бумаги… конверт, который она взяла в аэропорте. Ведь авария произошла почти сразу, она даже не успела положить его к другим конвертам в перчаточный бокс и начисто о нем забыла.

Она быстро захлопнула сумочку.

Пятьсот долларов!

Недоносок никак не мог завести машину, нажимал на стартер, да все без толку, и что-то бормотал себе под нос.

Она свободна! Как ястреб! И не надо терпеть этого недоноска, не будет он, постанывая и кряхтя, извиваться на ней!

Пятьсот долларов!

Она открыла дверку машины и вышла.

— Эй! — Он уставился на нее, а она уже хлопнула дверцей. — Ты куда?

— Куда угодно, лишь бы не с тобой, — отрезала она и пошла прочь.

Чуть позже она снова уселась на каменную скамью в конце гавани. Над ней снова кружил ястреб. Дрожащими, нетерпеливыми пальцами она открыла конверт.

Денег в конверте не было.

По крайней мере, один из богатеев оказался не робкого десятка.

На дорогой рельефной бумаге клуба «пятьдесят» твердым и решительным почерком было написано:

«Катись к черту».

Линь был некрупный, ладонь не закроет. Но в яростном старании вырваться из ячеи на волю он замотался в капроновые нити намертво. Ращупкину пришлось-таки повозиться, пока высвободил остро пахнущую тиной рыбу. Он кинул линя с облысевшим боком на дно лодки, где распласталось десятка три рыбин.

Темно-серая, с зеленым отливом чешуя прилипла к пальцам. Ращупкин опустил их в воду, растопырил и пополоскал. Липкая чешуя отстала. Он собрался уже вынуть руки из воды, как вдруг неприятное ощущение, будто за ним наблюдают, толкнулось в груди.

Первым побуждением было вскинуть голову и оглядеться. Но Ращупкин заставил себя повременить, глубже погрузил руки в воду и потер друг об дружку, словно намыливал. Он ждал, что его вот-вот окликнут. Тишины никто не нарушил. Ращупкин вынул руки из воды, энергично тряхнул кистями.