Особенно Костю впечатлил бункер Сталина, превращенный в подземный музей. Туда они зашли с Севой утром, предварительно смазав похмельные скрипы литром пива на двоих. Экскурсовод, приятная стройная девица в очках, чем-то напомнившая Муконину преподавательницу–немку из Академии, с живостью поведала предысторию. Когда осенью тысяча девятьсот сорок первого года фашистские дивизии вплотную подошли к Москве, было принято решение эвакуировать верхушку страны в Куйбышев — так раньше называлась Самара. Касаемо непосредственно вождя народов Сталина — его эвакуация намечалась в случае крайней необходимости, «смотря по обстановке». Параллельно с постановлением об эвакуации озадачились соорудить в Куйбышеве бункер для Генералиссимуса и его свиты под зданием обкома партии. В то время умели строить молниеносными темпами не за деньги, а за идею. И к концу тысяча девятьсот сорок второго года бункер был сдан в эксплуатацию. Костю удивил тот факт, что просторный склеп в эклектическом стиле совковой помпезности и арочной «метрополитеновости»… — этот склеп, по заверениям немки, обладал совершенной герметичностью и имел расчет на полную автономность в течение что-то около пяти суток. Так что, если бы и Самару разбомбили, то за эти дни, в случае завала обоих выходов, Иосифа Виссарионовича все равно откопали бы, аки клад с золотыми монетами. Впервые в истории Советской империи в бункере работала установка по регенерации воздуха и создавалось давление, близкое к атмосферному.

После подземного музея троюродные братья еще долго бродили по городу, а потом снова взяли водки и вернулись домой. У Кости был билет на поезд на следующее утро.

– …Я в Самаре тоже давно не бывал, — признался «камазист», прерывая Костины воспоминания. — Все по юго–востоку курсирую. Уфа — Курган, Челябинск — Уфа. А тут подрядился, просто бабки хорошие пообещали. Потому что мало кто туда хочет ехать, опасно. Черт бы в эту Поволжскую Республику не совался.

— А что везете-то, если не секрет, конечно? — поинтересовался Костя.

— Да какой там секрет. Вон, консервами под завязку забили, и бывай, велено доставить к сроку.

— Консервами? — немного удивился Костя.

— Ну да. — Камазист повел плечом. — Тушенка там, каша со свининой, килька, мясо птицы. Видать, совсем нечего жрать стало в Самаре. С голоду пухнут. Ходят, наверно, по городу и за животики держатся, ха–ха–хах!

У Муконина мелькнула мысль: «А ты хоть проверял? Может, там вовсе и не консервы, в банках-то?»

— И кому везешь? — спросил он вслух, решив, что уместно уже перейти на «ты».

— А мое какое дело? Мое дело доставить, баблосы получить и свалить. Не знаю: в документах какое-то «ООО» указано с адресом, и все тут.

— Понятно… Можно я смартфон подзаряжу? — Костя вытащил из-за пазухи зарядку и мобильник.

— Пожалуйста.

Муконин подключил телефон.

Водитель замолчал. Покручивая большой руль, как штурвал корабля, он бывалым взглядом теперь смотрел на дорогу. И от этого привычного взгляда маленьким кустиком давно выросли морщинки от края глаза к виску.

Костя тоже посмотрел на дорогу. Чистая серая лента усыпляюще сужалась вдали, где сбегались просветленные солнцем два леса. «Возвращаешься в Европу, солнце светит прямо в жопу…»

— Федор я, — вдруг сказал «камазист».

— Что? — откликнулся Костя.

— Говорю, меня Федором зовут. А тебя как?

Водитель предложил большую шершавую ладонь, как будто в ней лежали семечки.

Муконин принял рукопожатие.

— Костя, — сказал он.

— Будем знакомы, — констатировал Федор.

Тут Муконин, кстати, заметил: вверху, над лобовым стеклом, была воткнута ламинированная корочка. «Федор Капустин», — прочитал Костя про себя. Остальное разобрать не удалось, если не считать номера машины.

«Федор Капустин. Ну надо же, а?!»

Дальнобойщик оказался полным тезкой человека из давнего Костиного прошлого.

В памяти всплыл настоящий Федор Капустин, одноклассник. Внешность его, что маленького, что взрослого (через десять лет на встречу выпускников приехали почти все), естественно, не имела ничего общего с обликом «камазиста».

Фредди — такая у него была кличка — худощавый мальчик невысокого роста, постоянно шкодил, пропускал уроки, курил на переменах, хотя и учился неплохо, на тройки и четверки. Маму его частенько вызывала к себе на беседу классная руководительница. И Костя порой наблюдал, не скрывая осуждения, как классная — Галинушка — выговаривала бедной, затюканной мамочке Капустина, женщине с милым и усталым лицом, и как Фредди, при этом стоя рядом, недовольно глядел в сторону. В такие минуты было явно заметно, насколько презирал он в своей скудной душонке надоедливую Галинушку.

Но не этим больше всего запомнился Федька. Как-то первого сентября появилась новая девочка Лена, ее перевели из другой школы. Очень красивая девочка, по тогдашним понятиям Кости, с длинной русой косой, с божественной осанкой. Кое-кто из мужской части класса сразу же принялся ухлестывать за ней — дергать за косу и вырывать сумку или посылать тайные записки с недвусмысленными намеками. Не остались в стороне и Костя, и Фредди. И вот получилось так, что на одной из перемен они одновременно полезли к девице добиваться внимания и на этой почве сразу поссорились. И хотя Костя страдал миролюбием, зато Фредди прослыл заводилой парней троечников и драчуном. И вызвал Костика на бой. Существовала такая традиция до седьмого класса — чуть что — вызывать на кулачный бой.