...В стародавние времена в Москве голубей было не так-то уж много. Их не пугал колокольный звон, и «божьи птички» устраивали гнезда прямо на ступеньках колоколен. Жили они и в причудливых башенках Петровского дворца (Петровско-Разумовское), сделанных специально для них. В первую неделю великого поста по обеим сторонам громадного Москворецкого моста устраивался «постный рынок», где шло традиционное кормление голубей (вспомните картину К. Юона «Кормление голубей на Красной площади»)...

К середине сороковых годов нашего века московские сизари выжили лишь кое-где на Арбате, Солянке и Ново-Басманной улице. Наиболее густая стайка увивалась возле ресторана «Аврора», где птиц подкармливали работники ресторана. Эти немногочисленные голуби и стали родоначальниками нового нашествия птиц. В. К. Рахилин, специально интересовавшийся этой историей, писал, что в научных публикациях тех лет фигурировали даже номера домов, где жили пернатые. Теперь такой перечень занял бы объемистую книжищу.

В Москве в середине пятидесятых годов все радовались голубям. В самых больших стайках тогда было по 20—30 птиц. Для них строили жилье, на площадях усердно подкармливали. В 1960 году их поголовье перевалило за 160 тысяч. Когда голуби начали всюду путаться под ногами, голубятни исчезли с площадей и из скверов. Но остановить «пернатую оккупацию» города не удалось. Сколько их сейчас — вряд ли известно: Москва быстро растет, и голуби заполняют новые кварталы, где пенсионеры наперебой кормят их хлебом, кашей, картошкой. А между тем специальные бригады городской ветеринарной службы отлавливают бурно размножающихся нахлебников.

Товарищи, не стоит бездумно способствовать росту голубиных стай! Все хорошо в меру.

У Джонатана Свифта есть строки, имеющие некоторое отношение к вороватому представителю нашей фауны. Писатель рассказывает, как однажды утром главный секретарь по тайным делам великой империи Лилипутии поведал Гулливеру о страшнейших бедствиях, вызванных свирепым указом императора. Указ обязывал разбивать куриные яйца только с острого конца.

Corvus corone

«Этот указ до такой степени озлобил население, что... был причиной шести восстаний, во времена которых один император потерял жизнь, а другой — корону... Насчитывают до одиннадцати тысяч фанатиков, которые пошли на смертную казнь за отказ разбивать яйца с острого конца. Были напечатаны сотни огромных трудов, посвященных этому вопросу. Однако книги тупоконечников уже давно запрещены, и сама партия лишена права занимать государственные должности».

Как в Лилипутии жилось воронам, Свифт умалчивает. А между тем, согласно императорскому указу, их следовало казнить: вороны явно тяготели к опальной партии тупоконечников. Ибо яйца, украденные в курятниках, пернатые фанатики предпочитали и предпочитают разбивать с тупого конца. Чайки и другие грабители, залезши в чужое гнездо, тут же раскалывают яйца, а вороне, возможно, стыдно — содержимое яйца она поглощает вдалеке от места хищения: ворона сперва транспортирует краденое. Карманов у плутовки нет, авоськи и портфели у нее тоже не в почете. А громоздкое куриное яйцо того и гляди вывалится из клюва. Чтобы не оплошать, ворона пробивает дырку у тупого конца (здесь ее сделать проще), в отверстие вставляет верхнюю половинку клюва и, придерживая снизу нижней половинкой клюва хрупкий провиант, удирает из курятника.

В Пермском пединституте решили выяснить, почему куриные, вороньи и прочие яйца не валяются в гнездах как попало, а сложены острыми концами внутрь. Наружу или вверх глядят только тупые концы.

К чему бы это? А вот к чему. Когда птица, прильнув к скорлупе, насиживает кладку, воздух в нижней части гнезда застаивается и содержание углекислоты возрастает в пять—девять раз. Углекислотой, как известно, не надышишься: зародышам нужен кислород. Тут-то и зарыта собака — внутрь яйца кислород легче проникает с тупого конца: здесь больше микроскопических пор и под скорлупой обычно есть воздушный мешок. Именно поэтому в чашеобразном лотке гнезда яйца и глядят тупым концом наружу: так легче глотнуть кислорода.

Чтобы яйца ненароком не перевернулись, центр их тяжести смещен к острому концу. Благодаря этому пернатые могут переворачивать яйца с боку на бок. Да и весь процесс насиживания — какое-то неподвижное слово — на деле полон движения. Вот описание натуралиста: «В бинокль хорошо видно, что в гнезде происходит заметное движение. Птица немного приподнимается и несколько мгновений как бы полустоит, быстро перебирая ногами, отчего вздрагивают крылья и все тело. Эти странные, на первый взгляд, действия птицы способствуют проветриванию гнездового лотка. Оно продолжается от нескольких секунд до полминуты и повторяется так часто, что птица, в сущности, никогда не сидит спокойно на яйцах».

У серой вороны проветривание занимает семнадцать дней — пока не выклюнутся птенцы. (Они еще месяц проведут в гнезде, то и дело разевая клюв). Чтобы не потерять спортивную форму, самка «проветривается» и по-настоящему. Оставив гнездо на попечение папаши, потянется, приведет в порядок перья и совершит моцион — полетает над ближними деревьями или крышами. Так или иначе, но воронье гнездо не остается безнадзорным. Не зря в народе говорят: глупа та птица, которой гнездо свое не мило. А ворона — прямо-таки птичий гений. Но об этом немного погодя.