– Сеня! Гад такой! Врач говорит, покажи, так и не хрен теперь зажиматься! Убери руку, паррразит!

– Валя! – рявкнул на нее Елисеев. – Ты чего делаешь-то?! Ты ж его в гроб сейчас вгонишь! А ну отойди отсюда! Отойди, говорю! Оль, оттащи эту бабу подальше, она этому Сене еще кучу переломов сейчас устроит.

– Да поди ж ты на хрен, зараза! – заорал на даму сердца Сеня. – Цыть, пошла отсюда! Все кости стрясешь, как есть! Пошла, говорю! Федь, ты слышь, чего… я жить буду, а?

– А смысл? – оглядывая бедолагу, отвечал Федор. – На кой черт тебе такая жизнь? Сейчас тебя полечат, а ты через неделю снова сюда прилетишь… Здесь болит? Голова как? Кружится? Тошнит? А здесь как? Тихо-тихо… не ори, сам вижу…

Ольга видела, с какой надеждой смотрит на Елисеева эта взъерошенная Валька, а уж сам Сенечка и вовсе взирал на Федора будто на бога. И в душе у Ольги непонятно отчего вырастала гордость за этого умелого, спокойного врача, который, видимо, неплохо знал свое дело. Да! Елисеев такой! А она, Ольга… она ему помогает.

Женщина упрямо лезла к больному. Ольга взяла ее за рукав и потянула.

– Не мешайте доктору… ну не мешайте же… – и вдруг рявкнула: – Сейчас дубиной наверну, честное слово! Сказали же, не мешайте работать!

Валя на какое-то время утихла, но Ольга ее рукава не отпускала.

Елисеев повернулся к Ольге:

– Оль, вызывай «Скорую», пусть увозят мужика.

– А-а-а-а! – вдруг взвилась Валентина. – Убили-и-и-и-и! Сенечку моего убили-и-и-и!

– Да хватит же орать! – прикрикнула на нее Ольга. – Вон он, живой весь… орете и орете…

– Живой? – не поверила женщина и вдруг снова кинулась к любимому. – Дай-ка я убью этого гада! Весь дом, мерзавец, переполошил! Ах ты ж дрянь такая! Да пустите вы меня! Дайте по темечку его тресну! По башке его бетонной! И ведь ничего его не берет, троглодита! Сколько раз прыгал, ну хоть бы раз до конца упрыгался! Так нет ведь! Сейчас опять на больничный завалится. А я горбаться! Убью гада!

«Скорая» приехала на удивление быстро. Пока ждали, Ольга глаз не сводила с Федора. Оказывается, у него такие большие ресницы, надо же! А руки какие… и весь такой собранный, серьезный…

– Все, Оля, пойдем, – подошел к ней Елисеев, когда несчастного погрузили в машину. – Пойдем… а ты чего выскочила-то раздетая? Сейчас еще ты заболей!

– А что делать, если ты к нам по-другому не приходишь, – вырвалось у Ольги.

– Чего – тоже начнешь с балконов прыгать? – весело вздернул брови Федор.

Ольга задумалась.

– Не знаю, – серьезно ответила она. – А ты, ты из-за любви не прыгнул бы разве?

– Нет, – помотал головой Елисеев. – Смысл? Она тебя все равно не полюбит, а врачам лишняя работа. И потом – он сейчас сиганул, а дома у него мать парализованная. О ней и вовсе как-то говорить не принято, если речь идет о высоком – о любви! Это еще хорошо, что они на втором этаже живут…

Ольга примолкла. Только что она хотела плюнуть на все и признаться – да! Она бы прыгнула! И пусть потом будет, что будет! А если ей никакой жизни нет без этой любви?! Она вот такая – на любую жертву пойдет! А оказалось, хорошо, что промолчала. Дура дурой бы выглядела… и еще неизвестно, кому нужны такие жертвы.

Они вернулись домой, и Ольга зачем-то потянула к себе пальто… Федор не знал, как ее остановить, а ей уже больше ничего не оставалось делать, как надеть это самое пальто и отправляться домой.

– Я пойду… – проговорила она. – Только ты меня не провожай, ты же больной… я вот отсюда вижу… дай-ка…

Она протянула руку и потрогала его лоб. Лоб как лоб, ничего особенного… теплый… Отчего только у нее сразу ноги стали какими-то ватными? Может быть, от того, что Елисеев так пристально на нее смотрел? Или от того, что он стоял слишком близко… Ольга испуганно отдернула руку… чуть-чуть раньше, чем его ладонь коснулась этой самой пугливой руки. Теперь он просто погладил себя по щеке, а куда ее девать-то, ладонь! Тюлень! Девчонка хотела просто температуру проверить, а он… медведь какой-то!

– Ну я побежала, – растянула губы в улыбке Ольга. – Если какая болезнь или еще чего – сразу же звякну. А то… мы ж только по случаю болезни встречаемся.

– Сейчас, может быть, и не только… – склонил голову Федор. – Родители-то наши…

– Это да! – радостно кивнула Ольга. – Похоже, они друг другу приглянулись.

– Ох, если б ты знала, сколько я ждал, чтобы ему кто-то приглянулся! – выдохнул Елисеев. – Батя мой такой мужик замечательный, а вот как-то с женщинами ему не везет, и все! А ему срочно надо уезжать в деревню, чтобы свежий воздух, чтобы двигался побольше, жить как-то начал. Ну а… сама ж понимаешь, без женской-то заботы как я его туда отправлю. Ни постирать, ни погладить, ни сварить… опять же, случись чего, чего ж он там один?

Ольга оторопела.

– Так ты… ты сиделку, что ли, ему приглядывал? – заморгала она. – То есть…

– Ну почему сиделку-то? – обиделся за отчима Федор. – Ты ж видишь, он бодрее меня! Но ведь уход-то какой-то нужен! Сварить, в магазин сходить, постирать опять же…

– Ага… постирать… то-то ты матери моей про школу напел, да? То есть наша глупенькая Маша будет в школе пыхтеть, потом сломя голову нестись по магазинам, варить, стирать, убирать, да еще и ухаживать за твоим батей, да? Ты специально к нам для этого и прилип, да? И теть Дашу выбрал только поэтому, да? Потому что она, как два добрых мужика, горы своротить может!