17. Если бы я обратился теперь к более тонкому объяснению этих названий, то речь моя и затянулась бы, и была бы от того непонятнее; да в этом нет никакой, по крайней мере настоятельной, надобности. Достаточно знать, что телесным что-нибудь называется или в собственном смысле, когда речь идет о телах, или в переносном, как напр. сказано: яко в Том живет всяко исполнение божества телесне (Кол. II, 9). Божество не тело, но, называя таинства ветхого завета тенью будущего (Кол. II, 17), Апостол, ввиду этого сравнения с тенями, сказал, что во Христе обитает полнота божества телесно, так как в Нем исполнилось все то, что прообразовано было в тех тенях и, таким образом, Он представляет Собою в некотором роде тело этих теней, т. е. истину образов и прообразований. Отсюда, как самые образы названы им тенями иносказательно и в переносном смысле, так и в словах, что во Христе обитает полнота божества телесно, он пользуется переносным же слововыражением.

18. Название же "духовный" употребляется многоразличным образом. Так, тело, которое будет в воскресении святых, Апостол называет духовным, говоря: сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. XV, 44), – духовное в том смысле, что удивительным образом прилажено будет к духу для полного блаженства и нетления, и будет оживляться одним духом помимо всякой потребности в телесной пище, а не в том, что будет иметь бестелесную субстанцию, ибо и тело, которым облечены теперь, не имеет душевной субстанции и называется душевным потому, что в нем обитает душа. Точно также духом называется воздух сам ли или его дуновение, т. е. движение, как сказано: огнь, град, снег, голоть, дух бурен (Пс. 148, 8). Называется духом и душа скотов или человека, как написано: И кто весть дух сынов человеческих, аще той восходит горе, и дух скотский, аще низходит той долу в землю (Еккл. III, 21). Называется духом и самый разумный ум, в котором заключается некоторое как бы око души, и которому принадлежат образ и подобие Бога. Отсюда, Апостол говорит: "обновляйтесь духом ума вашего и облекайтесь в новаго человека, созданнаго по Богу" (Еф. IV 23-24), и в другом месте о внутреннем человеке: "и облекшись в новаго, который обновляется в познании по образу Создавшаго его" (Кол. Ill, 10). Точно также говоря: темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному (Рим. VII, 25) и в другом месте, припоминая то же изречение, в словах: плоть бо похотствует на духа, дух же на плоть… да не яже хощете, сия творите (Гал. V, 17), Апостол тО, что раньше назвал умом, назвал потом и духом. Наконец, духом называется и Бог, как говорит Господь в Евангелии: дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Иоан. IV, 24).

19. Но не из этих, приведенных мною, случаев, где встречается название духа, мы заимствовали слово, от которого назвали духовным второй род зрения, о коем теперь идет у нас речь, а из одного места в послании к Коринфянам, где очевиднейшим образом дух отличается от ума: Аще бо, говорит Апостол, молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть (1 Кор. XIV, 14). Если этим местом дается такая мысль, что язык изрекает сокровенные и таинственные знаменования, которыми, если они непонятны уму, никто не назидается, слыша то, чего не понимает, почему раньше и сказано: глаголяй языки, не человеком глаголет, но Богу, никто же бо слышит, духом же глаголет тайны (1 Кор. XIV, 2): то достаточно видно, что в этом месте Апостол имеет в виду такой язык, на котором изрекаются значения, как бы образы и подобия телесных вещей, для уразумения коих требуется зрение (obtuitum) ума. А раз они не понимаются, в таком случае, по словам Апостола, они суть в духе, а не в уме, почему он с большею ясностью говорит: Аще благословиши духом, исполняяй место невежды, како речет: аминь, по твоему благодарению, понеже не весть что глаголеши (1 Кор. XIV, 16)? Отсюда, так как языком, т. е. членом тела, который мы движем во рту, когда говорим, даются, конечно, знаки вещей, а не самые вещи произносятся, то Апостол в переносном смысле назвал языком такое или иное произнесение знаков прежде, чем они бывают понятны; когда же соединяется с ними разумение, составляющее уже принадлежность ума, является откровение, или познание, или пророчество, или научение. Поэтому Апостол говорит: Аще прииду к вам языки глаголя, кую вам пользу сотворю, аще вам не глаголю или во откровении, или в разуме, или в пророчествии, или в поучении (1 Кор. XIV, 6)? Или в разуме, или в пророчествии, т. е. когда со знаками, т. е. с языком, соединяется понимание, так, чтобы это было делом не только духа, но и ума.

20. Поэтому те еще не обладают пророчеством, которые при посредстве каких-либо подобий телесных предметов изрекают знамения в духе, если при этом не присоединяется еще в разумения (obtuitum) ума для их понимания; и тот, кто истолковывает видение другого, больше пророк, чем тот, кто сам видит видение. Отсюда ясно, что пророчество принадлежит больше уму, чем духу в особенном его смысле, как некоторой низшей в сравнении с умом душевной силе, в которой отпечатлеваются представления о телесных предметах. Таким образом, Иосиф, истолковавший, что означали собою семь колосьев и семь коров, был больше пророк, чем фараон, который видел их во сне (Быт. XLI, 1-32). Фараон имел дух, настроенный к видению, а Иосиф – ум, просвещенный к уразумению. У фараона был язык, а у Иосифа – пророчество, потому что у первого было представление только предметов, а у последнего – истолкование представлений. Отсюда, меньше пророк тот, кто в духе при посредстве образов телесных предметов видит только лишь знаки означаемых ими вещей, и гораздо больше пророк тот, кто одарен только лишь пониманием этих образов, но пророк собственно тот, кто превосходит и тем и другим, т. е. и видит в духе знаменующие подобия телесных предметов, и живо понимает их умом, как напр. испытано и доказано было превосходство Даниила, который и рассказал царю виденный им сон, и объяснил, что этот сон значил (Дан. II, 27-45; IV, 16-24). Ибо и телесные образы отпечатлены были в его духе, и уму его открыто было их понимание. На основании именно этого различия духа, в виду которого Апостол сказал: помолюся духом, помолюся же и умом (1 Кор. XIV, 15), дабы и знаки предметов отображались в духе, и понимание их отражалось в уме, – на основании этого, говорю, различия мы теперь и назвали духовным такой род зрения, каким мы мысленно представляем образы предметов даже и отсутствующих.

21. Разумный же тот превосходнейший род, который принадлежит собственно уму. Мне вовсе не встречалось случаев, чтобы разум мог называться таким же многоразличным образом, как дух. А употребляем ли мы слово разумный (intellectuale) или разумопостижимый (intelligibile), мы обозначаем одно и тоже. Некоторые, правда, допускают между этими словами такое различие, что разумопостижимое это предмет, который может быть воспринимаем одним только разумом, а разумное это самый разум, который постигает; но то – еще вопрос и вопрос важный и трудный, чтобы существовал какой-либо предмет, который бы мог быть созерцаем разумом и в то же время сам не понимал. Я не думаю, чтобы кто-нибудь стал мыслить и говорить так, что существует предмет, который бы воспринимал разумом, а сам не мог бы воспринимаем разумом. Ум созерцается не иначе, как умом. Отсюда, так как ум может быть созерцаем, то он разумопостижим, а так как согласно с вышеуказанным различием, он и созерцаем, то и разумен. Поэтому, оставив в стороне весьма трудный вопрос, существует ли что-нибудь такое, что только постигалось бы, а и не постигало, мы в настоящее время разумное и разумопостижимое соединяем под одним и тем же названием и значением.

22. Рассмотрим теперь эти три рода зрения – телесный, духовный и разумный – порознь, восходя от низшего к высшему. Раньше мы привели пример, как в одном изречении усматриваются все три рода зрения. Ибо, когда мы читаем: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Mф. XXII, 39), то телесно видим буквы, духовно мыслим ближнего, а разумом созерцаем самую любовь. Но могут быть духовно мыслимы и отсутствующие буквы, может быть, телесно видим и присутствующий ближний; любовь же по своей субстанции не может быть ни видима телесными глазами, ни представляема духом в подобном телу образе, а может быть познаваема и воспринимаема только умом, т. е. разумом. Телесное зрение не управляет ни одним из этих родов, но получаемое при его помощи ощущение передается духовному [роду], как управляющему. Ибо когда мы видим что-нибудь глазами, то образ видимого тотчас же отпечатлевается в духе, но распознается нами как такой только тогда, когда, отнявши глаза от видимого глазами предмета, мы находим в духе образ виденного. И если это – дух неразумный, как дух скотов, то образ видимого так и остается в духе. А если – разумная душа, то он передается разуму, который управляет и духом; так что тО, что видели глаза и передали духу, чтобы в нем составился образ виденного, представляет собою знак такой или иной вещи, тотчас ли его значение понимается или же только отыскивается, ибо оно может быть понято и найдено только при помощи деятельности ума.

23. Царь Валтасар видел пальцы пишущей на стене руки (Дан. V, 5), и тотчас же при посредстве телесного чувства в его духе отпечатлелся образ этого, телесно представившегося ему, предмета, и остался в его мысли после того, как самое видение уже совершилось и прошло. Этот образ он созерцал в духе, но еще не понимал его, – не понимал и тогда, когда этот знак представлялся ему телесно и видим был его глазами; однако, при помощи ума он уже догадывался, что это – знак. И так как он доискивался, что этот знак означает, то и самое это искание было делом ума же. Ничего об этом видении не зная, явился Даниил и, имея просвещенный в пророческом духе ум, открыл смущённому царю значение этого знака (Дан. V, 25, 28), будучи по тому роду зрения, которое составляет принадлежность ума, больше пророком, нежели тот, кто и знак, телесно ему представлявшийся, телесно видел и мысленно созерцал его образ в дух, но разумом мог только знать, что это – знак и только доискиваться, чтО он означает.

24. Петр видел в исступлении ума, что с неба спускается сосуд, за четыре угла привязанный и наполненный различными животными, я услышал голос: заколи и яждь (Деян. X, 11 и след.). Когда, пришедши в чувства, он размышлял о видении, Дух возвестил ему о мужах, присланных Корнилием, говоря: се мужие… ищут тебе, но востав сниди, и иди с ними…, зане Аз послах их (Деян. X, 19-20). Как понят был слышанный им в видении голос: яже Бог очистил есть, ты не скверни (Деян. X, 15), он показал это, пришедши к Корнилию, в словах: и мне Бог показа ни единаго скверна или нечиста глаголати человека (Деян. X, 28). Таким образом, когда, отрешившись от телесных чувств, он видел сосуд, то в духе слышал и слова: заколи и яждь, а также: яже Бог очистил есть, ты не скверни. Пришедши же в чувства, он начал размышлять в духе о том, что из слышанного им и виденного им в видении удержала память: все это были не телесные предметы, а образы телесных предметов как тогда, когда он видел и слышал их в исступлении, так я теперь, когда стал припоминать их и мысленно представлять. Но когда он недоумевал и доискивался, стараясь понять их значение, это было уже делом пытливого ума, хотя решение и не было еще найдено, пока не явились пришедшие от Корнилия; и когда к телесному присоединилось еще видение, в котором Дух Святый, и опять в духе, сказал ему: иди с ними, то свыше озаренным умом он понял, наконец, значение всех, бывших ему, знаков. – После тщательного рассмотрения этих и подобных им примеров явствует, что телесное зрение имеет отношение к духовному, а последнее к разумному.