Шрифт:
– Но если это «задача для мастера», на что надеялся птенец, кидаясь на тебя с подобными поползновениями?
– Вероятно, Арвид попросту не запрещает своим выкормышам следовать его примеру. Если не врут слухи, есть шанс постичь эту сложную науку и с нуля тоже – когда количество перейдет в качество. Или он позволяет им это делать, зная, что ничем их попытки не увенчаются, но предпочитая не растравливать в них зависти излишними запретами… – фон Вегерхоф умолк, вновь утратив возвратившуюся было прежнюю беззаботную усмешку, и тяжело выдохнул, снова отставив бутылку на стол: – В любом случае, все плохо. En premier lieu, я сорвал возможность контакта. En second lieu, даже если (а я надеюсь – когда) контакт состоится, уже явно не дружественный – нам придется туго. Арвид вряд ли меня старше, но это ничего не значит – он сильнее. Для начала, все то время, что я отдал сперва увеселениям, а после самокопаниям и попыткам себя обуздать, он явно посвятил своему развитию, воспитанию себя как мастера, да и – такое лакомство, как кровь стрига, требует неплохой физической подготовки. Я же в этом смысле… гм… Если бы не чудо, вчера мне бы не остаться в живых. Арвид прав – я слишком слаб.
– Ну уж, – возразил Курт уверенно. – Этой твари твоей силы и не снилось. Никому из них.
– Merci, – церемонно поклонился стриг, вскользь улыбнувшись, – однако это делу не поможет. Если б мне самому хоть догадываться о моей новоприобретенной особенности заранее… Меня теперь даже нельзя подставить под зубы, как отравленный кусок сыра для крысы; теперь он знает, чего от меня ждать.
– Н-да, – усмехнулся Курт тихо. – Теперь на тебе наклейка – огромными буквами: «Осторожно, яд!»…
– Смейся, пока можешь, – подбодрил фон Вегерхоф. – Элемент неожиданности утрачен, и мы имеем сильного – очень сильного – противника, который знает нас, но которого не знаем мы. И навряд ли узнаем теперь, где он сам; сомневаюсь, что он солгал о том, что покидает город.
– Означает ли это, что их операция переходит в наступательную фазу? – предположил Курт, и тот передернул плечами:
– Это было бы до крайности занятно, так как наша – тоже. Впереди Пасхальная неделя, – пояснил стриг, встретив вопрошающий взгляд. – В дело вступит Адельхайда. Она с некоторыми усилиями, однако все же внедрила в голову своей многоюродной тетушки мысль о том, что неплохо бы собрать местную знать на небольшую попойку в замке этой скучающей милой старушки. Попойка пройдет под благозвучным прикрытием «пасхальная трапеза», но сути это не меняет – на несколько дней в одном месте соберутся все родовитые обитатели Ульма и предместий, расслабленные вином и обильными увеселениями. За эти несколько дней мы должны вычислить того, кто нас интересует, или хотя бы того, кто с ним связан.
– Есть один плюс – по крайней мере, теперь на улицах города перестанут появляться трупы, – заметил Курт, и стриг болезненно покривился. – Кстати сказать – куда ты подевал тело того бедолаги?
– Убитого этой ночью? Не трогал. Оставил, где было.
– А вот это и в самом деле занимательно. Где шумиха вокруг нового убийства? Где смятение? Где хотя бы толкотня над трупом и всевозможные слухи?.. Стало быть, его не нашли, ergo, тело все же кто-то унес. Арвид?
– Не думаю; я пробыл там еще час – он не возвращался.
– Кому еще могло понадобиться убирать труп с улицы? Особенно ревностному метельщику? Или городская стража прибрала его, не потрудившись осмотреть должным образом?.. Господи, в этом городе положительно невозможно работать. И как ты тут живешь…
– Нечеловечески тяжело, – согласился фон Вегерхоф со вздохом, снова потянувшись за откупоренной бутылкой.
Глава 17
Вдох на четыре шага – задержка – на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…
Дыхание – средоточие жизни…
Последний глоток – жизнь… Последний вздох…
В человеке есть его собственная сила…
Вдох на четыре шага – задержка – на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…
В человеке есть сила…
Дыхание – средоточие жизни…
Последний вздох… дает силу, какую не получить иначе…
Вдох на четыре… на четыре шага выдох; вдох, задержка, выдох…
Ave, Maria, gratia plena…
Дыхание – средоточие жизни…
В самом человеке есть его собственная сила, которую надо лишь пробудить…
Вдох… Остановиться…
Выдох…
Озарение сегодня не пришло – четыре часа, проведенные под стенами Ульма, пролетели незамеченными лишь из-за одолевающих его раздумий об увиденном и услышанном. Вопреки логике, рассказ стрига взволновал Курта куда меньше, чем озвученный им же итог: неуравновешенность фон Вегерхофа этой ночью стоила следствию многих недель усилий и на корню загубила великолепнейшую возможность подобраться к вероятным преступникам так близко, как только это было возможно.
На встречу с Адельхайдой Курт направился в одиночестве; фон Вегерхоф аргументировал подобную необходимость соображениями безопасности, хотя он был уверен, что стриг попросту не в состоянии собраться для перемещения по улицам – даже этот организм явно не мог переварить такое количество виноградного производного безнаказанно. А кроме того, вероятно, тот не желал лично сообщать столь уважаемой им сослуживице о своем срыве.
Адельхайда выслушала повествование о событиях прошедшей ночи молча, поджав губы, лишь по завершении рассказа тяжко вздохнув: «Ох, Александер; сукин ты сын…». «Не нам его судить, – отозвался Курт, раздражаясь на то, что и сам едва сдерживался, дабы не высказать нечто схожее, но не в силах преодолеть желания возразить ей хоть в чем-то. – Не нам судить и тем паче – винить». «А, – отозвалась она с невеселой усмешкой. – Стало быть, он перед вами разоткровенничался?.. Бог с ним; быть может, у меня сложится лучше. Кусать локти – бессмысленное занятие».