Том 3. Стихотворения 1918-1924
вернуться

Брюсов Валерий Яковлевич
Шрифт:

20 ноября 1897

Весенняя поэма

1
И серое небо, и проволок сети, Саней ускользающий бег; И вдруг предо мной в электрическом свете Вуаль, словно искристый снег. И взор промелькнул утомленной загадкой, Я видел, и вот его нет. Мгновение тайны так странно, так кратко, — Но здесь он, он в сердце — ответ!
2
И томлюсь я с тех пор, Невозможно мне жить. Тот мучительный взор Не могу я забыть. Я и жду, и молю, И брожу, как в бреду, Эту душу твою Я нигде не найду. Электрический свет, Тихий шелест саней, И бессильный ответ С вечной думой о ней.
3
Она предо мною прошла, как земная, В сиянии яркого дня, И, легкой улыбкой свой взор оттеняя, Взглянула она на меня. Шумели извозчики, бегали дети, Я слышал раскатистый смех… О, серое небо, о, проволок сети, О, тающий, тающий снег,

29 ноября 1897

Вступления к поэме «Атлантида»

I
Муза в измятом венке, богиня, забытая миром! Я один из немногих, кто верен прежним кумирам; В храме оставленном есть несказанная прелесть, — и ныне Я приношу фимиам к алтарю забытой святыни. Словно поблеклые листья под дерзкой ласкою ветра, Робко трепещут слова в дыхании древнего метра, Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге, Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге, Что-то странное дышит в звуках античных гармоний — Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне. Месяц! Мой друг неизменный! В твоем томительном свете Тихо катилися ночи и прошлых, далеких столетий. То, что для нас погасло, что взято безмолвной могилой, То для тебя когда-то юным и родственным было.

Февраль 1897

II
О, двойственность природы и искусства! Весь зримый мир — последнее звено Преемственных бессильных отражений. И лишь мечта ведет нас в мир иной, В мир Истины, где сущности видений. Но и мечта покорна праху: ей Приходится носить одежду праха. Постичь ее вне формы мы не можем…

1897

Отрывок

Небо — серое от туч, Камни — серые от влаги, Утомленно виснут флаги, День не нужен и тягуч. Грустный час воспоминаний! Их без слов встречаю я В тихой музыке дождя, В дальнем матовом тумане. Слышу смутные слова, Угадать не смею лица. Жизнь — открытая гробница Властной волею волхва.

Апрель 1898

Пифия

Волны приходят, и волны уходят, Стелются пеной на берег отлогий; По морю тени туманные бродят; Чайки летят и кричат, как в тревоге. Шум приближенья и хор отдаленный. Горе! Былое — как светлая сказка! Статуи, золото, стены, колонны! Давит виски мне святая повязка. Вот они входят, — упрямые лица: Нет, не могу я! Пустите! Довольно! — Тщетно бороться, безумная жрица, Ты их рабыня… Как стыдно и больно. Запах пьянит, меня пряной отравой, Вырвались звуки из пропасти синей… Смертные, — прочь! поклоняйтесь мне! Слава! В сонм олимпийцев вступаю богиней.

2 мая 1898

Полнолуние

Мы волны морские, мы дышим луной, Но утром не скажем о тайне ночной, И день не узнает, как трепетный сон Полночным призывом, заклятьем смущен. И, вздрогнув, встаем мы в венце из огней, И бьемся и рвемся из мира теней, И к небу взлетаем, мятежно сплетясь, И жаждем порвать беспредельную связь, — Но, берег найдя, у его рубежа Мы вдруг умираем, в истоме дрожа, Без сил угасаем и дышим луной… Нет! солнце не знает о тайне ночной.

21 мая 1898

Встреча («Еще мы чужие в мгновенье при встрече…»)

Еще мы чужие в мгновенье при встрече, Лепечем банально ненужные речи, Не смеем спросить, не хотим отвечать, Но души успели друг друга узнать И взором единым (но полным печали!) О всем расспросили, на все отвечали. Шепнули упреки с минутной мольбой И снова беседу ведут меж собой. И что в той беседе горит и таится, Рассудку о том никогда не приснится, Но этот безмолвный святой разговор… Душа его помнит и знает с тех пор!