Как на грех, дата собеседования совпадала с днем рождения Ванды, который неразлучная троица ждала с нетерпением. Еще бы, особая веха в их жизни: Ванда и Стив распрощались со школой, а Дейв, потеряв надежду поступить в колледж, решил определяться авиамехаником, благо уже подрабатывал на авиазаводе.

Отказаться от поездки в Талсу у Дейва даже в мыслях не возникло, это было все равно что отказаться навсегда от своей мечты. В колледж его приглашали на открывшееся вакантное место, и другого такого шанса не представилось бы.

Ванда одновременно и радовалась за него, и дулась, и даже, кажется, впала в панику — они ведь не просто были влюблены друг в друга, а привыкли считать себя женихом и невестой.

Ранним утром, почти на рассвете, Дейв выехал в Талсу, а Ванда в каком-то взвинченном состоянии, отказавшись перенести праздник на другой день, стала готовиться к вечеринке.

Собственно, вечеринкой скромное торжество в кругу нескольких родственников и бывших однокашников трудно было назвать.

Но для Ванды и такой незамысловатый праздник был грандиозным событием. София Ковальски всегда держала свою дочь в строгости, нрав у нее был крутой, не зря она занималась чисто мужской работой — объезжала лошадей, а в последнее время стала, можно сказать, правой рукой Мэтта, который назначил ее главным жокеем.

Ванда по характеру была полной противоположностью матери: кроткая, застенчивая, молчаливая, но что-то в ее подростковой угловатости подсказывало, что под этой мягкой податливостью скрывается кремень, способный высекать искры.

Ванда... Нескладная, голенастая, с плоской грудью, с каре-зелеными кристально прозрачными, словно подсвеченными изнутри, глазами, вечно в легких струящихся платьях одного покроя: коротких, без талии или с завышенной талией (может быть, стеснялась своей маленькой груди?).

Вот она стоит на обрывистом берегу реки... Шелковистая ткань полощется, обвивает длиннющие ноги, пузырится от порывов ветра, и Ванда зажимает подол между коленей...

Такой она навсегда осталась в памяти Стива, запечатлелась где-то на внутренней стороне сетчатки, чтобы нет-нет да и ожить перед глазами такой ослепительно яркой вспышкой, что внутри все болезненно сжималось.

Нет, Стив не вспоминал о ней, ее образ угнездился где-то глубоко в голове, где не было места мыслям, а было... что? любовь?

Нет, нет и еще раз нет.

В тот вечер Ванда нарядилась в одно из таких платьев — она сама их шила. С какой-то нервозной кокетливостью она вертелась перед Стивом и все спрашивала:

— Хороша, да?

Стив с готовностью подтверждал — пусть и с напуском иронии, но не кривя душой. Для него она была краше всех на свете. Он как-то уже привык к тому, что обречен любить ее безответно, и прикрывал свою преданность дружеской фамильярностью. Ведь она считалась невестой Дейва.

Значит, все-таки любил? В то время — да. Но не потом, после той злосчастной ночи.

Саму вечеринку Стив почти не помнил. Наверное, просто постарался забыть. Как и все, что случилось после нее. Безжалостно вытравлял потом из памяти.

Запомнилась самая малость. К примеру, то, что Мэтт через него передал Ванде подарок — французское шампанское «Вдова Клико», попавшее ему в руки от благодарного клиента, который приобрел на ранчо племенного жеребца. Кажется, София рано покинула вечеринку, уехала в Редсвилл на очередное выяснение отношений со своим старым приятелем Доном.

Как-то так получилось, что Стив вдвоем с Вандой оказались на берегу Красной реки. Ванда решила проводить его и прихватила подарок — «Вдову Клико», которую София припрятала в буфет. Они собирались искупаться, но перед тем уселись на берегу, открыли бутылку — с трудом, со смехом и визгом. Ванда вообще в тот вечер была неузнаваема: слишком уж шумно веселилась, со всеми задиралась, может, и гостей раньше срока разогнала своей суетливостью.

Поплавать им не удалось — хлынул ливень, они промокли до нитки, но Ванда все не унималась, в нее как бес вселился, и Стив тоже заразился ее безумным весельем; под проливным дождем он пил шампанское прямо из горлышка, обливал им Ванду, шипучие брызги смешивались с дождевыми струями, и она, запрокинув голову, хохоча, ловила их ртом. Потом были какие-то дикие пляски и догонялки по мелководью. Потом... потом ее тело, облепленное мокрым платьем, оказалось в его объятиях. Хохоча, она извивалась в его руках, то ли вырываясь, то ли прижимаясь крепче. Платье задралось, и... она всей своей тяжестью повисла на Стиве. Перед его глазами поплыл красный туман, и он, не помня себя, вошел в нее, просто не мог не пронзить ее своей восставшей плотью — ни о чем не думая, не понимая, что с ним происходит. Словно какой-то чудовищный взрыв сотряс его изнутри, разнеся вдребезги сознание, тело и весь мир вокруг, снова и снова прокатываясь по нему затухающим эхом, заставляя с ног до головы содрогаться от нестерпимо сладкой боли.

Сознание вернулось к нему лишь тогда, когда мышцы невольно напряглись, удерживая бесчувственную, выскальзывающую из его рук Ванду. Она оседала к его ногам как неживая тряпичная кукла — намокшая и потому ужасно тяжелая. В сполохе молнии он увидел ее лицо, мертвенно-белое, с тускло блестевшими из-под опущенных ресниц белками глаз.

Превозмогая оцепенение и ужас, Стив вытащил бесчувственное тело с мелководья на берег и стал делать Ванде искусственное дыхание. Неумело, пытаясь вспомнить, как это выглядит в фильмах.