Вырвав руку, я прижимаю пальцы к шее, чтобы самой во всем убедиться. Да, это правда. Под моими пальцами мягко и жизнерадостно пульсирует артерия. Мне хочется петь. Мне хочется танцевать. Мне хочется, нелепо размахивая руками, кричать «ура». А затем я делаю следующее открытие: кожа на моей шее безупречно гладкая.

— Ты исцелилась, — говорит Джеймс, отвечая на мой незаданный вопрос. — Ты слышала мои мысли. Я видел, как ты следила глазами за животными... Но ты дышишь. Ты живая, — вслух говорит он, но затем я слышу его мысль, которую — я знаю — он ни за что на свете не произнес бы вслух: «Это нечестно».

Повисает неловкое молчание, которое вдруг нарушается звуком чьих-то приближающихся шагов. Все мгновенно напрягаются.

— Где Девон и Эшли? — резко спрашиваю я и инстинктивно сжимаюсь, чувствуя, как мои мышцы наполняются новыми силами.

— У тебя под ногами, — отвечает Джеймс.

Я бросаю взгляд под ноги и резко отступаю, осознав, что я стою на чем-то, напоминающем пепел от двух гигантских костров. Какая мерзость.

— Мы избавились от них в первую очередь, — щебечет Виолетта и кивком головы указывает в сторону столика для пикника. — Пока ты спала на земле.

От необходимости отвечать что-то разумное меня избавляет Кэролайн, ворвавшаяся на лужайку. Ее волосы в полном беспорядке, одежда состоит в основном из дыр, и она сжимает, наверное, самую большую палку, которую можно было найти в лесу. Увидев меня, она в изумлении роняет ее на землю. Меня же охватывает совсем другое чувство. Сегодня я, может быть, и не стала вампиром, но я определенно стала самым большим любителем обниматься во всем мире.

— Я села в машину и проехала полдороги до дома, но потом повернула обратно, — говорит она мне на ухо и поднимает голову. — Погоди. Все в порядке?

— Все уже позади, — отвечаю я, хотя мой голос звучит не так уверенно, как мне бы хотелось. — По крайней мере, все, что касается Влада.

— Я так испугалась. Я чувствовала себя ужасно, — говорит она. «И я так рада, что мне не нужно ничего объяснять маме и Фреду».

Эта мысль появляется словно из ниоткуда. Хлопая глазами, я смотрю на Кэролайн, которая продолжает улыбаться мне с самым искренним облегчением. Мне очень хочется думать, что это была галлюцинация. И у меня появляется невеселое ощущение, что мне придется еще долго привыкать к неотредактированным мыслям людей — по крайней мере в ближайшем будущем.

— Пойдем домой, — говорю я и поворачиваюсь к остальным. Джеймс уже отошел и присоединился к ним. Они увлеченно обсуждают разные подробности — например, как отвезти машину Влада домой, если ключи от нее превратились в прах вместе с ним, и многое другое. Помедлив немного, я позволяю Кэролайн увести себя.

Кэролайн везет нас домой. У нее много вопросов — зачем я была нужна Владу? Джеймс такой он? — и она заслуживает ответов. Теперь она уже воспринимает всю эту историю с вампирами и их заложниками как что-то само собой разумеющееся — возможно, потому, что это отличное объяснение их неудавшимся отношениям с Владом. Я слишком измучена, чтобы придумывать, с чего начать, поэтому я обещаю ей рассказать обо всем позже, и после нескольких неудачных попыток вытянуть из меня историю она сдается и сосредотачивается на дороге. Мне сложно удержаться от того, чтобы не смотреть на ее шею. Не из-за раны, которая наконец-то перестала кровоточить, а из-за того, что я вижу нежное свечение, текущее от воротника вверх по шее. Я моргаю, стараясь избавиться от этой картинки, как от кругов в глазах после внезапной фотографии со вспышкой, но это мне не удается.

Мы въезжаем на подъездную дорожку к нашему дому, и она, поглядывая в зеркало заднего вида, поправляет волосы так, чтобы они закрыли следы от укуса, и затем протягивает руку к заднему сиденью. Бросив мне на колени голубую футболку, она начинает стягивать свою.

— Почему у тебя несколько смен одежды в машине? — спрашиваю я.

— А у тебя нет? — удивляется она, сняв футболку. — А стоило бы.

Я бросаю печальный взгляд на то, что когда-то было моей любимой футболкой.

— Знаешь, может, ты и права. — Я переодеваюсь в темно-синюю футболку-поло и затем смотрю на дверь нашего дома с простой деревянной ручкой. — Что ты собираешься им сказать?

Она лукаво улыбается.

— Не волнуйся. Предоставь это мне.

Так я и делаю, кивая каждый раз, когда Кэролайн делает паузу в своем рассказе о том, как я нашла ее у Аманды и как у нас спустило колесо, поэтому я такая чумазая. Меня тревожит только беспокойство, исходящее от папы. Но к тому времени, как я слышу мысль Кэролайн «Как легко они купились», я уже чувствую себя такой обалдевшей, что отпрашиваюсь наверх и, наверное, целый час моюсь под душем. Здесь, где на полу лежит такая белая и такая знакомая плитка и где я свободна от всех мыслей, кроме своих, я чувствую себя в безопасности.

Я проверяю пульс еще много дней подряд. Проверяю на уроке, проверяю за обеденным столом, проверяю на светофорах. Иногда я просыпаюсь посреди ночи с рукой на запястье или на шее. Я всегда испытываю секундную панику, прежде чем мне удается нащупать биение. В такие моменты я успеваю подумать, что случайная удача наконец покинула меня и сейчас я вдруг почувствую, как в уголки моего рта упираются клыки. Но потом я нащупываю пульс. Я всегда нащупываю его. Он бьется быстро, сильно и так по-человечески.