– …Таким, как мы, не следует иметь при себе бумаги, определяющие и удостоверяющие личность знатных особ, существующих в реальности! Лучше всего являться графом или князем, никогда не существовавшим! Имя «шевалье де Сейналь» придумано мною. Эта выдумка даже послужила причиной неприятностей, которые я имел с австрийской полицией…

Но он не сказал, где возможно приобрести поддельные документы. Зато проницательность его сделалась ей ясна, когда он совершенно непринужденно заметил, что деньги лучше всего держать в какой-нибудь солидной банкирской конторе…

– …я не знаю подобных контор в Польше, но… – Но он назвал ей подобные конторы, находившиеся в Париже, Лондоне и Бордо!..

Его карета ехала следом за ее наемным экипажем. Но уже в следующей придорожной корчме пути их разошлись. Он намеревался ехать в Германию, далее – в Англию. Они простились дружески.

В Пинске она отпустила возницу и экипаж. Теперь она должна была нанять другую карету. У нее накопилось столько неотложных дел. Следовало нанять служанку, обзавестись пристойным количеством платьев и белья… И деньги… И вдруг она спрашивала себя: из чего она, собственно, будет хлопотать? Что ей, собственно, нужно? Она вдруг вспомнила и улыбнулась неопределенно: ах да, свобода, речь идет о свободе… Что ж, нельзя сказать, что она совершенно не преуспела в этой своей погоне за свободой. Некая свобода была ею настигнута. Но ведь она, кажется, мечтала о другой свободе… О какой? Теперь она не знала, не могла припомнить, не могла догадаться… Она решила, что быстро уладит самые насущные дела и вот тогда… вот тогда возможно будет решительно нагнать желанную свободу! Не ту, которая уже существует в ее жизни, а совсем иную, ту, за которой надо еще устремляться, устремляться…

Вдруг ей расхотелось ехать в Задолже. Она здесь, в Пинске, побудет немного, вспомнит… Она пробудет здесь… да, она здесь пробудет до понедельника! Она уедет в понедельник… Она спросила гостиничную служанку, будет ли в городе обыкновенная воскресная ярмарка. Служанка ответила, что будет, затем, в свою очередь, полюбопытствовала:

– Госпожа бывала прежде в нашем городе? Госпоже известна наша ярмарка!..

Елизавета досадовала на себя: а что, если она выдала себя?! А что, если ее вдруг узнают?!. Но нет, нет, только не оправдываться, только не выглядеть смущенной!..

– Да, я слышала… – Елизавета отвечала небрежно и нарочно не договорила. И это было правильно, так и надо было!

Служанка поспешно наполнила умывальной кувшин. Елизавета спросила строгим голосом, теплая ли вода. Служанка закивала. Почему-то ей хотелось говорить. Возможно, такое желание изобличало нервическую натуру. Плотного сложения девушка, лет семнадцати на вид, говорила что-то о хозяине гостиницы, о том, что дела ведутся честно, и в гостинице, и в трактире при гостинице, потому что хозяин – швейцарец…

– Но ведь Пинск – не такой большой город, – заметила Елизавета. – Полагаю, горожане предпочитают обедать дома! А приезжие… неужели бывает так много приезжих?.. – Она говорила холодно и небрежно, как должен был, по ее мнению, говорить человек, совершенно равнодушный к разговору, желающий просто-напросто хоть как-то убить время…

Служанка отвечала оживленно и охотно, что когда господа депутаты едут в Петрково, а затем – назад из Петркова, в гостинице отбоя нет от постояльцев и желающих пообедать!..

– …господин Келлер живет солидно и честно, и может выдержать такую линию!.. – хвалила служанка своего хозяина…

– Ступай, – холодно распорядилась Елизавета. Затем окликом, спокойным и равнодушным, вернула девушку. – Сейчас у меня нет горничной. Будешь прислуживать мне. За это – отдельная плата…

Служанка согласилась с радостью…

Елизавета знала, о чем идет речь. Ей было хорошо известно, что еще Стефан Баторий [32] основал независимый суд, именовавшийся среди шляхтичей попросту трибуналом. Все провинции короны обязаны были избирать двоих-троих представителей каждая, с тем, чтобы они собирались в Петркове и составляли вместе трибунал – высшую инстанцию для всех судов королевства на год. Этих депутатов избирали на малых сеймах… Она это все знала, но ничего в этом интересного сейчас для себя не находила… Невольно, не задумываясь, она начала тихонько напевать:

Но тотчас она спохватилась и замолчала. Теперь ее мучила мысль: а вдруг ее услышали? Ведь это странно: почему проезжая княжна знает пинчукские песенки!.. Она раздосадованно гнала эту назойливую мысль прочь, прочь!.. Но мысль возвращалась, упорная и туповатая… Елизавета решила твердо, что сделает уступку своему чувству и пробудет в городе до начала ярмарки… «…А потом… потом еще два дня, только два дня!..» И все вышло по ее решению.

Помещение, отведенное Елизавете, состояло из одной большой комнаты и другой маленькой уборной комнатки, где помещалась ванная. Только в эти дни Елизавета поняла, как она устала со дня своего бегства из дома Франков. Ночь и утро проспала без сновидений, но подыматься с постели все равно не хотелось. Лежала, прикрывшись легкой периной, потягивалась, ощущая внезапно всю приятность иметь в своем полном распоряжении сильное, легкое тело, тело, которое двигалось так приятно, легко, отчетливо…