2. Подстрекаемые своими командирами, какие-то группы солдат попытались бы добраться до квартир, чтобы взять оружие. Это привело бы к тому, что через несколько секунд начался бы хаос — солдаты устремились бы в разные стороны.

В любом из этих случаев ему, Кимброу, пришлось бы дать сигнал к началу кровопролития.

И если ему не удалось бы еще на плацу, с помощью трехсот американских автоматов, перестрелять немцев, то в ночном Винтерспельте начался бы уличный бой. В этом бою его рота была бы уничтожена. Таким образом, ему оставалось выбирать между расправой с батальоном противника и гибелью своей роты.

3-а. Могло оказаться и так, что они наткнутся на сопротивление еще на подходе к Винтерспельту. Части немецкого батальона могут не выполнить приказа и остаться на своих местах согласно решению, самовольно принятому отдельными командирами рот или взводов, или же:

З-б. Младшие командиры, заподозрив что-то неладное, могут тайно саботировать приказ и, осторожно осведомившись в штабе полка, дать понять солдатам, что не следует спешить с его выполнением. Как бы случайного упоминания об этой странной операции во время телефонного разговора на самую обычную тему — например, о подвозе боеприпасов — было бы вполне достаточно, чтобы обезопасить себя и небрежно отнестись к выполнению приказа, не создавая необходимого для проведения боевой тревоги настроения. Конечно, мало вероятно, чтобы при этом возникла мысль о предательстве; самое большее — предположение тоже весьма неприятное, — что у майора сдали нервы. После этого, очевидно, речь пошла бы о вмешательстве не столько командира полка, сколько военного врача.

Но по крайней мере в случаях 1, 2 и 3-а наверняка проявится политический фанатизм, и было бы непростительно недоучитывать, какая тут может разыграться сцена.

Итак, хотя среди предков Кимброу нет немцев и он мало осведомлен о немецкой истории, культуре или антикультуре, оценивая обстановку, он приходит к тем же выводам, что и Хайншток, на собственном опыте знающий, как ход мыслей у немца ведет к практическим действиям, — к выводам, которые Хайншток изложил в субботу утром Кэте, когда размышлял вслух о наличии «определенного процента фашистов среди младших командиров», об их слепом повиновении и готовности проявить бдительность, если они заподозрят неладное, или когда просто вспоминал, с каким скрежетом работает механизм армии. Конечно, тут нечему особенно удивляться: Кимброу каждый день читал в «Старз энд страйпс» о немецком фанатизме. Ему запомнилась также фраза, услышанная им однажды в Форт-Беннинге во время лекции о причинах войны. «Помните, — сказал, заканчивая свои рассуждения, докладчик, военный журналист, специалист по Psychological Warfare [43] ,- что это не мировая война, а мировая гражданская война!»

Вот они, янки, подумал тогда южанин Джон Кимброу, всегда они тут как тут, когда речь заходит о гражданских войнах.

Итак, полковник Р., которого он не любил, был абсолютно прав, заявляя, что для подобной операции придется ввести в действие весь полк. Он сразу же верно проанализировал положение. Пришлось бы мобилизовать как минимум все резервы полка. Немцы должны убедиться в подавляющем превосходстве противника - лишь в таком случае можно рассчитывать, что никакой осечки не будет. И тогда уж не имело бы никакого значения, если бы полк ворвался в Винтерспельт под лязг гусениц нескольких «шерманов» из числа имеющихся в наличии и под грохот cannon-companies [44] .

Эти мелькавшие перед глазами Кимброу и мгновенно растворявшиеся во тьме картины — лишенная поддержки рота, бесшумно подкрадывающаяся к Винтерспельту, — были почерпнуты из фильмов. Это был вестерн с обязательной кровавой резней в конце.

Если одного-единственного выстрела достаточно, чтобы Винтерспельт превратился в ад и вся операция с треском провалилась, то тогда абсолютно логично, что рота должна выполнить задание, не имея оружия. Безоружная рота берет в плен безоружный батальон.

При одной мысли об этом вся армия померла бы со смеху.

Конечно, вовсе не обязательно, что это сбило бы его с толку. И все же в этом случае требовался пусть неписаный, но договор. Однако и он ничего бы не стоил, подумал адвокат Кимброу; с юридической точки зрения такой договор — пустой номер, потому что единственный немец, который мог его подписать, не имел права подписи.

О реализме в искусстве

— Неужели тебя совсем не интересует наше прошлое? — спрашивал обычно дядя Бенджамен, когда племянник в очередной раз отказывался смотреть вестерн в кинематографе на Б роутон-стрит.

Teenager [45] Джон Кимброу не уклонялся от ответа. В зависимости от того, где задавался этот вопрос, он оглядывал мебель колониальных времен в лавке дяди Бенджамена или пароходы на реке Саванна и только потом отвечал:

— Мне просто не нравится, что там всегда столько людей падают и притворяются мертвыми.

— Что же им-действительно умирать? — удивленно спрашивал дядя Бенджамен.

— Но ведь и местность, и дома, и то, как они скачут на лошадях, и одежда, которая на них, все это настоящее, — говорил Джон. — Или по крайней мере почти настоящее. Только когда они падают с лошади или еще как-нибудь умирают, тут уж знаешь, что это не по-настоящему. Чушь какая-то.

Дядя Бенджамен смотрел на него поверх очков.

— Исторические события происходили на самом деле, — говорил он. — И при этом погибали люди. Надо же это как-то показать.

— Но я не вижу, чтобы люди погибали! — восклицал Джон. — Я точно знаю, что со лба или по груди у них течет не кровь. Если бы это и вправду была кровь, я бы не мог сидеть спокойно в кино.

— Смешной ты парень, — говорил дядя Бенджамен.

То обстоятельство, что он был смешным парнем, помешало ученику High School [46] Оглторпа из Саванны ознакомиться с несколькими набегами Огалаллы, борьбой за форт Апачи, деяниями техасских «рэйнджерс», услышать волнующий бой барабанов под Могавком, а также узнать о героической защите Аламо; к сценам из Гражданской войны это не относится, ибо в изображении битв Гражданской войны американская кинопромышленность все равно заметно отставала. Ей приходилось считаться с чувствами зрителей-южан.