Направляясь к кладбищу, мы с удивлением увидели дым, поднимавшийся над землей рядом с колодцами. Мы резко повернули верблюдов в том направлении и осторожно приблизились к развалинам. Там, по-видимому, никого не было, но толстый слой навоза вокруг колодца выглядел обуглившимся, а верхняя часть самого колодца была разбита. Почерневшая земля была словно разбросана каким-то взрывом, а когда мы заглянули в колодец, то увидели растрескавшуюся облицовку и выпавшие из нее блоки, наполовину заполнившие колодец, на самом дне которого угадывалась вода. Я принюхался к окружающему воздуху и почувствовал, что он отдает запахом динамита.

Ауда бросился к следующему колодцу, видневшемуся в русле долины ниже могил. Он также был сверху разрушен и завален обвалившимися камнями. «Это работа племени джази», – сказал он мне. Мы прошли долиной к третьему колодцу – Бени-Сахру, от которого остался лишь меловой кратер. Подоспевший Зааль посерьезнел при виде этого несчастья. Мы обследовали разрушенный караван-сарай, в котором обнаружили следы суточной давности от, возможно, сотни лошадей. Там же был и четвертый колодец, чуть севернее развалин, на открытом месте, к которому мы направились, лишенные всякой надежды, размышляя о том, что станется с нами, если разрушенным окажется весь Баир. К нашей радости, этот колодец оказался в целости и сохранности.

Это был колодец джази, и его неприкосновенность являлась сильным подтверждением теории Ауды. Мы были смущены, обнаружив такую степень готовности турок к схватке, и уже начинали побаиваться, как бы они также не предприняли рейд на Эль-Джефер, к востоку от Маана, где тоже были колодцы, около которых мы планировали сосредоточиться перед атакой. Блокирование их создало бы для нас большие трудности. Однако благодаря сохранности четвертого колодца наше положение, хотя и не завидное, не внушало опасений. И все же запаса этой воды было совершенно недостаточно для пяти сотен верблюдов, и неизбежно вставала задача очистки менее поврежденных из остальных колодцев. Мы с Аудой и Насиром отправились еще раз к одному из колодцев, показавшемуся нам менее разрушенным.

Один из агейлов принес нам жестяную банку из-под нобелевского гелигнита, и нам стало понятно, что турки воспользовались именно этой взрывчаткой. По следам в грунте было ясно, что вокруг колодца и внутри его было одновременно взорвано несколько зарядов. Мы пристально смотрели внутрь колодца и, когда глаза привыкли к стоявшему там мраку, внезапно увидели на глубине меньше двадцати футов много вырезанных в стенке небольших ниш, часть из которых оставалась замурованной, и из них свешивались провода.

Совершенно очевидно, что это были либо заряды, к которым неправильно присоединили провода, либо их взрыватели были установлены с расчетом на очень длительную задержку. Мы быстро размотали наши веревки для ведер, связали их концами вместе и привязали к середине крепкой поперечины над колодцем, опустив свободно внутрь. Боковые стенки колодца были так ослаблены, что простое прикосновение веревки могло обрушить кладку. Затем я обнаружил, что заряды были небольшие, примерно по три фунта каждый, и соединялись они последовательно с кабелем полевого телефона. Но что-то не сработало. Либо турки сделали свою работу небрежно, либо их разведчики увидели приближение нашего отряда и у них не хватило времени на то, чтобы изменить схему соединения.

Таким образом, в нашем распоряжении вскоре оказались два исправных колодца и чистая прибыль в виде тридцати фунтов вражеской взрывчатки. Мы решили остановиться на неделю в этом благословенном Баире. Теперь к нашей заботе о продовольствии и к задаче выяснения умонастроения племен, живших между Мааном и Акабой, прибавилась необходимость определить состояние колодцев Джефера. Мы послали туда человека. И, снарядив небольшой караван вьючных верблюдов с клеймами племени ховейтат, отправили его через линию в Тафиле с тремя или четырьмя малоизвестными сородичами, которых никак нельзя было заподозрить в связях с нами. Они должны были за пять или шесть дней скупить столько муки, сколько смогут, и вернуться в наш лагерь.

Что же до племен, населявших местность вдоль дороги на Акабу, то мы рассчитывали на их активную помощь против турок, которая состояла бы в реализации разработанного в Ведже временного плана. Наша идея сводилась к внезапному продвижению из Эль-Джефера с целью перерезать линию железной дороги и оседлать большой перевал Нагб-эль-Штар на пути с маанского плоскогорья в Гувейрскую равнину. Для удержания этого перевала нам надлежало захватить Абу-эль-Лиссан, крупный источник у его вершины, примерно в шестнадцати милях от Маана, чей гарнизон был невелик, и мы надеялись с ходу опрокинуть его стремительной атакой. Затем нам предстояло заблокировать дорогу, посты на которой уже через неделю должны были погибнуть от голода, хотя, вероятно, еще до этого горные племена, услышав об успешном начале наших действий, присоединились бы к нам, сметя эти посты с дороги. Главной задачей нашего плана было нападение на Абу-эль-Лиссан, чтобы у сил, сосредоточенных в Маане, не было времени прийти ему на выручку и вынудить нас отойти от вершины Штара. Если бы они, как сейчас, составляли всего один батальон, они вряд ли осмелились бы выступить. Акаба сдалась бы нам, и в наших руках оказалась бы база на море и стратегически очень выгодное ущелье Итм между нами и противником. Таким образом, гарантией нашего успеха было сохранение беспечного, слабого Маана и расположение жителей его окрестностей, которые не должны были подозревать нас в злонамеренности.

Нам всегда было нелегко хранить в тайне свои планы, поскольку мы жили за счет проповеднической деятельности среди местного населения, и те, кого не удавалось убедить, могли сообщить о наших планах туркам. Противнику было известно о нашем долгом марше в Вади-Сирхан, и даже полные глупцы из гражданского населения не могли не видеть, что единственной целью наших действий была Акаба. Разрушение Баира (а также и Джефера: мы получили надежные сведения о разрушении всех семи джеферских колодцев) показало, до какой степени были обеспокоены турки.