— Вы подлец, — прошептала она. — Вы недостойны жить.

— Пошла вон, — прошипел старик, буравя ее взглядом, — пока я не снял ремень и не выпорол тебя собственными руками. Я не потерплю, чтобы мне перечили!

— Успокойтесь, я ухожу, — сказала Андреа. — Я пешком дойду до Афин, если потребуется!

Лицо старика искривилось в злой гримасе.

— Ты и шага не сделаешь из этого дома, пока Никос Вассилис не возьмет тебя из моих рук!

Андреа тряхнула головой.

— Вы ошибаетесь. Уже сегодня меня здесь не будет.

— Из запертой-то комнаты? Как бы не так!

Андреа посмотрела на деда долгим взглядом. Пора расставить все по своим местам.

— А вот это будет неразумно с вашей стороны, — отчеканила она. — Если я не позвоню и не скажу условное слово сегодня вечером, и завтра, и каждый вечер, британскому посольству в Афинах станет известно, что меня удерживают насильно. И вас обвинят в том, что вы держите меня в заключении. Не думаю, чтобы вам это понравилось. Пресса съест вас заживо.

Сказанное подействовало. Старик пробормотал что-то по-гречески. Андреа наблюдала за ним с презрительной усмешкой.

— А ты можешь мне сказать, — внезапно заговорил он, — почему ты так настроена против брака с Никосом Вассилисом?

От этой перемены Андреа на миг даже растерялась, но тут же овладела собой.

— Мне кажется, это ясно как день!

— Почему все-таки? Разве он не хорош собой? По-моему, из него получится очень приличный муж. Насчет женского пола он известный мастак, женщины так и вьются вокруг него, и вовсе не из-за его денег!

— Да он же охотник за деньгами! Он сам в этом признался!

Йоргос Костакис хрипло хохотнул.

— Он хочет увеличить свое состояние, вот и все! Ты думаешь, я доверил бы свою империю непроверенному человеку? У Никоса Вассилиса есть свой собственный капитал, так что я уверен, он не пустит по ветру мой из-за своей некомпетентности.

Андреа хмуро слушала деда, пытаясь осмыслить то, что услышала, а тот между тем продолжал:

— Компания Вассилиса оценивается в пятьсот миллионов евро! Уже полтора года он уговаривает меня слить наши компании, он честолюбив, ну, я и решил позволить ему удовлетворить свои амбиции. — Голос старика окреп. — Но я поднял планку выше: прежде чем я подпишу соглашение, он должен жениться на тебе.

— Но зачем? — удивилась Андреа. — Вы же последние двадцать пять лет знать не хотели о моем существовании, с того самого дня, когда ваши головорезы засунули маму в самолет и отправили в Англию!

— Почему? — повторил Йоргос Костакис. — В тебе течет моя кровь, хоть и подпорченная. У меня нет выбора. Выйдешь замуж за Никоса Вассилиса, он сохранит мое состояние, а ты передашь мою кровь вашему сыну. Он станет моим наследником. Через два поколения, но наследник у меня будет!

Так вот в чем дело, размышляла Андреа. Я сосуд для вынашивания его потомка. Ей стало противно. Нечестивая жизнь Йоргоса Костакиса подходила к концу, и он стремился обеспечить себе единственно возможное бессмертие.

В ушах Андреа зазвучал голос Тони: Послушай, если ты ему для чего-то нужна, он согласится на твои условия.

А ей действительно кое-что нужно, ради этого она и прилетела сюда за тысячи миль. Ей нужны деньги для матери — не только для переезда в более теплую страну, но и как компенсация за все, что ей пришлось пережить. Для восстановления справедливости, в конце концов.

Дед выжидательно смотрел на Андреа. Для него она была лишь инструментом. Ну что ж, за инструменты тоже надо платить.

Пять минут назад Андреа мечтала только об одном — отряхнуть со своих ног прах этого дома, но сейчас она выдвинет свои условия.

Деньги.

Дед без слов понял ее.

— Итак, — заговорил он, откидываясь на подушки, — сколько ты хочешь за то, что раздвинешь ноги перед Никосом Вассилисом, а на твоем пальце засияет обручальное кольцо?

Пусть насмехается, пусть оскорбляет, все это неважно, важны только деньги, которые он может ей дать. Сердце Андреа стало твердым как камень, только глубоко в душе теплилась память об обнимавших ее сильных руках, о томительном пламени, сжигавшем ее…

Андреа отбросила все сомнения. Тот поцелуй ничего для нее не значит. Никос Вассилис полез целоваться лишь потому, что она может открыть ему дорогу в «Костакис индастрйз». И никакой другой причины не существует. Она просто тогда этого не понимала.

— Пятьсот тысяч фунтов стерлингов, — произнесла она твердо. — Положить в банк по моему выбору, на мое имя — Андреа Фрейзер.

Она умышленно назвала фамилию своей матери — и свою собственную. Она не Костакис. Никогда ею не была и никогда не будет.