– Огонь!!!

Кульга торопливо, словно вбивая гвозди, клал снаряды один за другим. В утробе бетонного дота, в развороченной амбразуре то и дело вспыхивали ослепительные молнии, озаряя все вокруг огненными всплесками, как будто бы беспрестанно открывалась и закрывалась дверца паровозной топки. Тяжелая бетонированная махина натужно вздрагивала от каждого разорвавшегося внутри снаряда и разваливалась крупными глыбами.

Первые минуты, как и рассчитывал Кульга, оказались решающими. Внезапность – спутница удачи. Хорошо замаскированный бетонный дот, сорвавший атаку наших частей и подбивший «тридцатьчетверку», взлетел на воздух, превратившись в бесформенную груду развалин. Не давая врагам опомниться, Кульга быстро развернул танковую башню и открыл огонь по ближним окопам и обнаруженным блиндажам. От разогретой пушки, как от плиты, шел горячий дух. Григорию стало жарко, он даже слегка вспотел. Немцы, опомнившись, открыли ответную стрельбу из пушек, минометов, пулеметов, винтовок и автоматов. По броне звонко затарахтели пули, застучали осколки разорвавшихся неподалеку мин, словно молотки слесарей, тяжелыми ударами долбили по неподвижному танку снаряды. Внутри могучей машины стоял такой звенящий грохот, казалось, вот-вот броневая сталь не выдержит и начнет лопаться. Одним из тяжелых снарядов заклинило башню.

– Вниз! – крикнул полуоглохший Кульга, понимая, что только там, под танком в траншее, можно спастись от яростного огневого налета.

Григорий нырнул вслед за Новгородкиным на днище танка, но в следующее мгновение из-под нижнего люка полыхнул ослепляющий свет. Неведомая сила швырнула Кульгу в сторону, ударив боком о край жесткого сиденья и головой о броневой выступ. Грохота разрыва Григорий не слышал, только грузное тело его приобрело странно необычную легкость, словно стало невесомым, и он, теряя сознание, почувствовал, что куда-то проваливается в черную бездонную пропасть.

Вальтер сдул белесую пену и, отпив несколько глотков темной густой жидкости, поставил на стол массивную деревянную кружку.

– Давно не пил такого пива!..

– Во всем Брюсселе лучше не сыщешь… У старика Ганса, будет тебе известно, всегда припрятан бочонок доброго пива для друзей, – сказал Гольде глухим, простуженным голосом.

Они сидели вдвоем в небольшой комнате с низким потолком. Вальтер знал, что хозяин крохотного пивного погребка, расположенного неподалеку от угольного склада на Рюпель-канале, пожилой и добродушный Ганс, активно сотрудничает с подпольщиками.

– У нас еще есть в запасе минут пятьдесят, – сказал Гольде, закрывая крышку потертых карманных часов, и, спрятав их в карман, предложил: – Пропустим еще по кружке, камрадо?

Он так и сказал Вальтеру «камрадо», одним этим словом напоминая про Испанию. И Вальтер ответил ему в том же тоне:

– Не возражаю. Летучий Голландец!

Они оба улыбнулись, мысленно унесясь в недавнее прошлое. Вальтер припомнил жаркий июль 1938 года, когда впервые познакомился с этим чернявым и слегка грузноватым бельгийцем. За несколько дней до форсирования многоводной широкой реки Эбро в интербригаде имени Домбровского появился Гольде. Ничем он особенным не выделялся. Но когда началось наступление, когда домбровцы в числе первых переправились через реку на правый берег, вгрызлись в него и держались восемь суток без передыха, вот в те дни и отличился неуклюжий, грузноватый бельгиец. Он под огнем мятежников несколько раз мотался на утлой лодчонке, доставляя боеприпасы и продукты. Тогда его любовно и окрестили «Летучий Голландец»…

Боевые друзья встретились полгода назад, были оба несказанно рады и с тех пор поддерживают связь между собой. Вальтер знает, что Гольде активно участвует в тайной борьбе с оккупантами и выпускает подпольную газету «Радио Москвы».

Однако сам Гольде не подозревает даже, кто же такой на самом деле его фронтовой друг, и по-прежнему, как и в Испании, думает, что Вальтер – немецкий коммунист, который сейчас, скрываясь от лап гестапо, довольно неплохо устроился в Брюсселе, став хозяином авторемонтной мастерской.

Скрипнула дверь, и на пороге показался хозяин погребка. Округлое хмурое лицо, опушенное густой шкиперской бородкой, слегка лоснилось.

– Бумагу втиснули в багажник, – сказал он. – Полный порядок!

– Хорошо, – кивнул Вальтер.

Бумага нужна подпольной типографии. Ее доставили морем, потом по каналу в Брюссель. А теперь предстоит проделать последний короткий путь, как предполагал Вальтер. Он просто не мог отказать старому другу Гольде в «транспортировке груза».

– Если бы бумагу доставили вчера, то сегодня вышла бы наша газета, – сказал Гольде. – Она уже набрана, вычитана.

– И есть сообщение о разгроме немцев под Москвой? – спросил Вальтер.

– На первой странице.

– За такую плату я готов перевезти всю бумагу, – сказал Вальтер и потом, кивнув на городскую газету, что лежала на столе, спросил: – И о казни Марины Шафровой поместили?

– Тоже на первой странице.

– А ты ее знал?

– Да, – глухо ответил Гольде.

– И то, что она русская?

– Да, знал и это. И мужа ее, и родителей.

Вальтер придвинул к себе кружку и, глядя в темную жидкость, снова спросил, стараясь придать голосу спокойный деловой тон:

– А газеты кричат, что она заслана в Бельгию большевиками, верно это?

– Врут, бумажные душонки!

Гольде сделал несколько глотков пива, со стуком опустил кружку на массивный стол.

– Понимаешь, камрадо, все это не так просто, как кажется на первый взгляд. Да, она русская! Но не большевичка. И ее никто к нам не засылал, потому что ее детство и молодость прошли здесь.