Белла переехала в Москву и поселилась у сестры. Она была уверена в том, что ее сестра баснословно богата. Как же иначе, ведь она — знаменитая актриса! Во всем, что касалось социалистической действительности, Белла была наивна, словно ребенок.

Вместе им было трудно. Два совершенно разных человека. Разные судьбы, разные взгляды на жизнь, разные характеры.

Судьба отвела сестрам Фельдман совсем мало времени на совместную жизнь — вскоре после переезда в Москву у Беллы обнаружили рак. Неоперабельный. Фаина Георгиевна самоотверженно заботилась о сестре, до пос-ледних дней старательно скрывая от нее правду о страшном диагнозе. В 1964 году Белла умерла и была похоронена на Донском кладбище. «Изабелла Георгиевна Аллен. Моей дорогой сестре» — было написано на ее надгробии.

Пройдет двадцать лет, и над первой надписью появится вторая…

Роли старух — новое амплуа Фаины Раневской, никогда не скрывавшей своего истинного возраста.

Порой она жалела об этом. Говорила:

— Когда ввели паспорта, Любочка (имелась в виду Любовь Орлова. — А. Ш.)не зевала — сбросила себе десять лет, а я, представьте себе, дала маху.

После Антониды Васильевны в «Игроке» Раневская сыграла следующую бабушку в спектакле «Деревья умирают стоя» по пьесе испанского драматурга Алехандро Альвареса Касоны, премьера которого состоялась в 1958 году.

Как и полагалось, Фаина Георгиевна не просто играла свою роль, но и вписала в нее множество дополнений. Коллеги-актеры шутили насчет того, что надо было бы указать в программке спектакля: «Редакция перевода Ф. Г. Раневской».

Фаина Георгиевна рассказывала, что, работая над ролью Бабушки в «Деревьях», она намеренно отказывалась от весьма соблазнительного для исполнителя этой роли внешнего испанского колорита. Не испанку играла она, а — человека.

Ее тронул, взволновал характер этой женщины — прямодушной, доброй, справедливой, сильной. Бабушка была подлинно чистой душой, которую следовало воплотить, показать без излишней сентиментальности, часто сопутствующей подобным персонажам…

Раневская, трактуя роль по-своему, сделала акцент на величии духа Бабушки, проявляющегося в той кульминационной сцене, когда она выгоняет из дома своего родного внука, потому что он давно стал ей совершенно чужим. Это решение Бабушке подсказывает совесть, и никакие родственные чувства, никакой «голос крови» не в силах отговорить ее от решения порвать раз и навсегда все нити, связующие ее с преступником, презираемым ею человеком, несмотря на то, что долгие двадцать лет, все то время, пока внук отсутствовал, она мечтала о встрече с ним.

Не надо думать, что Раневская пренебрегла чисто испанскими штрихами, присущими Бабушке. Она просто не вывела их на передний план, не поместила в центр образа, хотя Бабушка в «Деревьях» — настоящая испанка, и драматург Касона выписал ее столь сочно и ярко, что актрисе, получившей эту роль, ничего не стоило пуститься в пляс, рассыпая каблуками дробь фламенко, и счесть на этом свою задачу выполненной.

Испанок Фаине Георгиевне играть еще не доводилось. Но она не спасовала. Ничего страшного — играла же она американок, никогда не видя их в глаза. И немок тоже, чего стоила одна фрау Вурст, за которую Раневская даже получила Сталинскую премию. Но — следовало встретиться с настоящей испанкой, пообщаться с ней, проникнуться, так сказать, «испанским духом».

Актриса настояла на встрече с испанкой, и режиссер не смог отказать ей в этом. Испанка оказалась из тех, кого в конце тридцатых годов привезли в Советский Союз ребенком из Испании, когда там свирепствовала гражданская война, развязанная с прямой подачи советского руководства, все пытавшегося разжечь в старушке Европе «пожар революции». Когда-то вся Москва восторгалась этими смуглыми черноглазыми детьми в «испанках» — красных шапочках с кисточками.

К моменту встречи испанка была уже не очень молодой, погрузневшей, но внутренне подтянутой женщиной. То что надо для роли Бабушки. Встреча с ней очень помогла Раневской. Актрисе не надо было ничего копировать, она никогда этим не занималась. Она — схватила. Схватила тон, дух, настрой, манеру речи, какие-то жесты…

Вдобавок собеседница помогла Фаине Георгиевне достать настоящий испанский платок и показала, как он должен лежать на плечах. Оказалось, что испанские женщины носят платки по-своему, особым образом, так, чтобы он чуть-чуть, самую малость прикрывал плечи.

С этим платком на плечах Раневская чувствовала себя настоящей испанкой, словно родилась и выросла не в Таганроге, а где-то в Валенсии. Но и это не все. «Наша ассимилированная испанка» — так Фаина Георгиевна называла своего консультанта — показала актрисе несколько движений знаменитого танца фламенко и даже немного прорепетировала с ней этот танец. Фламенко Раневская, конечно же, танцевать не стала. Она не была столь самонадеянна, чтобы после двух-трех уроков в домашней обстановке выходить со столь сложным танцем на сцену, но одно движение на сцену все же перенесла. Как жест, как намек, как воспоминание о богатой событиями, можно сказать — бурной молодости.

Ее хвалили за эту роль.

В 1958 году Фаина Георгиевна в последний раз отдыхала во Внукове со своей наставницей и подругой Павлой Леонтьевной Вульф. Они гуляли, беседовали, иногда могли и поспорить и то и дело повторяли: «Хотим в девятнадцатый век!» Им хотелось туда — в старую жизнь, где не было социалистического реализма и Комитета по делам искусств, а была их молодость, было беззаботное веселье, надежды, которым не суждено сбыться, и мечты, растаявшие с годами.

Там был Серебряный век, поэты читали стихи о любви, а не о перевыполнении производственного плана, к женщинам обращались «сударыня» или «госпожа», а не «гражданочка» и тем более не «женщина», там было все и все там было по-другому…