Говорили, что собор, где служит Иоанн Кронштадтский, — оазис покоя в бурлящем море. Отцу предстояло убедиться в этом.

Сама служба проходила необычно: она включала в себя публичную исповедь. Под конец, перед самым причастием, по сигналу, поданному священником, все присутствующие выкрикивали во всеуслышание свои грехи.

Отец бывал во многих церквах и монастырях, но нигде не встречал подобного. Прихожане, не стыдясь, в полный голос объявляли о своих прегрешениях, просили у Бога прощения, а затем вкушали тело и кровь Христа.

При этом не было суеты, толкотни — один обряд сменял другой.

Отец был ошеломлен таким проявлением искренней веры в Бога.

Считается, что Бог пребывает в церкви. И это, конечно, так. Это знают все верующие. Но не всем дано почувствовать Бога рядом с собой во время церковной службы.

Отец простоял на коленях всю службу. Молился, вручая свою судьбу Господу.

Люди, обладающие духовным зрением, узнают друг друга. Архимандрит Иоанн вышел из алтаря, остановился перед отцом, взял его за руку и заставил встать.

Сказал, что почувствовал присутствие отца в храме:

— В тебе горит искра Божья.

Отец попросил благословения у архимандрита.

— Господь тебя благословляет, сын мой, — ответил тот.

В тот день отец принял причастие из рук Иоанна Кронштадтского, что было большой честью.

После архимандрит позвал отца к себе.

Отец рассказал Иоанну о себе все. „Как на духу“. Впрочем, он и воспринимал происходящее как продолжение исповеди, начатой еще в храме во время службы.

Разумеется, рассказал и о явлении Казанской Божьей Матери, о смутных догадках, наполнивших его после этого. Рассказал о том, что пришел в Петербург как бы не по своей воле:

— Вело меня сюда…

Архимандрит слушал отца не перебивая. Когда отец закончил говорить, спокойно сказал:

— Бог привел, значит, так тому и быть.

У отца вырвался вопрос:

— Чему быть?

Архимандрит так же серьезно ответил:

— А что Бог даст, тому и быть. Его слушай, он вразумит».

Расположение самого Иоанна Кронштадтского значило многое. Его знали и почитали все слои тогдашнего российского общества, вплоть до императоров. Именно Иоанн находился у ложа Александра III в его смертный час. Несомненно, положительное мнение протоиерея Иоанна свидетельствовало в пользу Григория Распутина при его представлении императорской семье.

О благожелательном отношении Иоанна Кронштадтского к Распутину упоминал и Морис Палеолог: «Известный духовидец, отец Иоанн Кронштадтский, который утешал Александра III в его агонии, захотел узнать молодого сибирского пророка; он принял его в Александро-Невской лавре и радовался, констатировав, на основании несомненных признаков, что он отмечен Богом».

Но все же основное мнение о Распутине было создано Николаем и Александрой на основании собственных впечатлений. Все остальное было лишь прелюдией, побуждением к знакомству. Николай II прислушивался лишь к мнению своей жены, а та привыкла выносить обо всем свое собственное суждение и, вынеся однажды, стоять на нем до конца. Александра Федоровна была очень упряма, и с годами это качество лишь крепло.

Каждому — свое.

Императрице Распутин дал утешение, императору — уверенность в себе, в своих поступках. Он уговорил Николая II и его жену «плюнуть на все страхи и царствовать».

Простой человек из народа, праведный старец, не мог лгать своему царю. Ему поверили.

В подкрепление своих слов Григорий Распутин мог и кулаком по столу постучать, что оказывало на царя с царицей самое благоприятное впечатление — обычно с ними никто себя так не вел. Тем более что стучал старец кулаком не просто так, а со смыслом. Архимандрит Феофан вспоминал: «Государь, государыня с наследником на руках, я и он (Распутин. — А. Ш.) сидели в столовой во дворце. Сидели и беседовали о политическом положении в России. Старец Григорий вдруг как вскочит из-за стола, как стукнет кулаком по столу. И смотрит прямо на царя. Государь вздрогнул, я испугался, государыня встала, наследник заплакал, а старец и спрашивает государя: „Ну, что? Где екнуло, здеся али туто?“ — при этом он сначала указал пальцем себе на лоб, а потом на сердце. Государь ответил, указывая на сердце: „Здесь, сердце забилось!“ „То-то же, — продолжал старец, — коли что будешь делать для России, спрашивай не ума, а сердца. Сердце-то вернее ума!“»

Николай II не мог не обрадоваться подобному совету, потому что вникать в суть различных вопросов ему было неинтересно. Куда проще принимать решения, основываясь на симпатиях и антипатиях. Интуиция — дело хорошее, если она опирается на знания и богатый личный опыт. В таком случае к ней порой стоит прислушиваться. У последнего российского самодержца как со знаниями, так и с опытом были определенные проблемы.

Рассказывали, что поначалу Александра Федоровна никак не могла привыкнуть к отрывистой, то и дело перескакивающей с предмета на предмет манере речи Распутина, но постепенно начала видеть в ней признак подлинной, мистической, глубины мыслей старца, в которых рациональное сменялось иррациональным, сокровенным.