Иван Ефимович оставался начальником штаба нашего фронта до последнего дня войны. Вместе с ним мы на 1-м Украинском фронте завершили Великую Отечественную войну, и завершили как будто неплохо...

Я уже говорил, что накануне заночевал не на командном пункте фронта, а в армии Пухова. Отсюда до Рыбалко было значительно ближе. Заслушав утренние доклады, я выехал с таким расчетом, чтобы успеть попасть к Рыбалко к концу артиллерийской подготовки и, значит, к началу форсирования реки.

Конечно, если выехал в пять утра, а накануне лег достаточно поздно, то клонит ко сну. Но в эти дни не удалось вздремнуть даже в машине.

Там и сям бродили разрозненные группы немцев. Некоторые участки дорог, по которым нам предстояло двигаться через тылы 3-й танковой армии, были ещё не полностью разминированы. В ряде мест приходилось делать объезды. Кругом торфянистые болота, грунт мягкий, танки понаделали гусеницами такие колеи, что ехать по ним на колесной машине было очень трудно; водителю то и дело приходилось выполнять сложные маневры. Но я знал, что шофер не подведет. Шофером у меня был донской казак Григорий Иванович Губатенко. Хладнокровный и бесстрашный воин и очень опытный водитель машины. В каких только переделках мы не бывали с ним на дорогах войны, и он всегда был на высоте положения.

И по этим же танковым колеям, обходя минированные участки дорог, буквально всюду, где бы мы в этот день ни проезжали, шли нам навстречу освобождённые из неволи люди. Шел целый интернационал — наши, французские, английские, американские, итальянские, норвежские военнопленные. Шли угнанные и теперь освобождённые нами девушки, женщины, подростки. Шли со своими наспех сделанными национальными флагами, тащили свой скарб, свои немудреные пожитки — вручную, на тележках, на велосипедах, на детских колясках, изредка на лошадях.

Они радостно приветствовали советских солдат, встречные машины, кричали что-то каждый на своем языке. Останавливаться не было времени ни им, ни нам; они спешили если не прямо домой, то, во всяком случае, поскорее из зоны боёв, а мы торопились к Берлину.

Лица изможденные, усталые; сами оборванные, полураздетые. В конце апреля здесь сравнительно тепло, но утром холод все-таки пробирает, и немудреная одежонка, а сплошь и рядом просто лохмотья слабо защищали от него. Все дороги к Берлину были буквально забиты людьми. Поднимались они со своих временных ночлегов и отправлялись в путь с рассветом. Как бы рано ты ни выехал, они уже шли тебе навстречу по дорогам.

И хотя все эти люди не знали местности и карт у них, конечно, не было, все же дороги они выбирали правильно, чутьем находили наиболее безопасные направления, избегая мин и встреч с остатками разбитых немецких войск. Больше всего, как я заметил, они шли по танковым следам — тут уж наверняка мин нет.

Люди шли по бесчисленным тропкам и дорогам; каждая группа по своему невесть как избранному маршруту. Но к этому времени наше управление тыла во главе с генерал-лейтенантом Николаем Петровичем Анисимовым уже позаботилось о том, чтобы освободившиеся из неволи люди не забрели по несчастной случайности слишком близко к району окружения 9-й немецкой армии, чтобы они уже спасшись, не подверглись новым опасностям. Управление тыла и комендантско-дорожная служба организовали также за счет фронтовых ресурсов пункты питания на главных маршрутах следования — в Луккау, Котбусе и в ряде других городов.

Что касается немецких пленных, то они тянулись по другим, специально выделенным маршрутам, от этапа к этапу. Как только на пунктах сбора накапливалась колонна выловленных и сдавшихся немцев, их собирали и отправляли дальше.

Где-то здесь же, в лесах, бродили ещё не сдавшиеся и не разоруженные вражеские группы. Особенно много их было между Фетшау — Люббеном, где леса более густые.

Мне везло все эти дни. Несколько раз стреляли по нашим машинам из лесу, но впрямую наскочить на какую-нибудь неприятельскую группу — бог миловал, хотя другие, случалось, и напарывались.

Обычно я ездил тремя «виллисами»: на первом — шофер, я, адъютант и автоматчик; вслед за мной — вторая машина с офицером оперативного управления и двумя автоматчиками и, наконец, третий «виллис» — четыре человека охраны во главе со старшиной.

У меня, как у командующего фронтом, был специальный взвод пограничников, который прошёл со мной всю войну. Командовал им старшина Дмитрий Михайлович Орищенко. Он и сейчас держит со мной связь. В этом взводе бессменно всю войну прошёл службу моим адъютантом подполковник, а потом полковник Александр Иванович Саломахин. Безукоризненно честный, правдивый коммунист-офицер. Я многим обязан этому человеку, который окружал меня своей заботой и вниманием во всех превратностях войны.

В своё время, после того как один из наших командармов по ошибке заехал прямо к противнику и был убит наповал в машине, Ставка отдала приказ, запрещавший командующим армиями и выше выезжать в зону боевых действий без бронетранспортеров. Что касается меня, то там, где это было нужно, где был прямой риск встретиться с противником, я этим бронетранспортером не пренебрегал. Но постоянно пользоваться им было не с руки. Двигался он слишком медленно, а тройка «виллисов» — намного оперативнее и подвижнее.