Найтингейл оказалась экскурсоводом. Довольно часто приезжала она потом в СССР с западногерманскими туристами и всякий раз заходила в гости, неизменно приносила подарки. Наташа и Семен ждали ее с нетерпением. Им нравилось, что в их доме появились необычные для других вещи. Придет кто-нибудь из знакомых, а в прихожей — причудливый светильник, на тахте в очаровательном беспорядке разбросаны журналы с броскими обложками, а на хозяйке — джинсовый передник с драконами. Умора, когда кто-нибудь возьмет со стола бутерброд с сыром, сунет в рот, а ничего не откусывается — гуттаперчевый! Все хохочут...

Фред Нуллерман вошел в их дом как-то буднично, просто и естественно. Сюзанн привела его однажды и объяснила Солоникам:

— Это мой дружок. Прошу его привечать. Он тоже немец, но живет в другой стране.

Ну еще бы не привечать такого парня. Он стал приходить в гости часто, потому что стажировался на курсах русского языка при университете и, в отличие от Сюзанн, жил теперь в городе не наездами, а целых несколько месяцев. Наташе Фред не мог не понравиться. Этот голубоглазый и светловолосый «стопроцентный» немец был куда щедрее Сюзанн. Даже если торопился и заскакивал на минутку, обязательно подсядет к хозяйке с широкой и простой улыбкой, протянет сжатую ладонь, приоткроет таинственно, а там японская зажигалка или доллар, к примеру. Безделица, конечно, сущий пустяк, но кому не приятна такая чуткость?

Наташа — мастерица давать домашние прозвища — нарекла Фреда Нуллермана Федей, так теперь его и величала. Тот не обижался. Было сложнее с Наитингеил. Назвать ее Сюзей было как-то неловко. Наташа опробовала несколько имен — на русский ее имя перевести не удавалось. В конце концов Сюзанна стала Заной. Кроме удобства это было и безопаснее. В пестрых компаниях, собирающихся у Солоников, иностранцы были просто Федей и Заной. Поди разберись, что они из Западной Германии, а, например, не из Чехословакии. Самого по себе факта, что у них бывают западные гости, Солоники не пугались, но зачем самим создавать пересуды и кривотолки? Вдруг кто-нибудь неправильно поймет?..

С Федей никогда не было скучно. Он был превосходным собеседником. Отхлебывая чай, он в полемическом задоре встряхивал свисающей на лоб прядью и рассуждал необычайно свежо и живо:

— Консерватизм во взглядах на методологию искусства порождает регресс всего общества. К примеру, не может быть никаких разновидностей реализма, кроме реализма вообще. При чем тут социалистический, капиталистический?

Эта «широта» эстетических взглядов Феди немного смешила Семена. «Но ему необходима языковая практика. Ведь он готовится к защите диссертации по искусствоведению. Пусть развлекается», — снисходительно думал Семен.

Что касается языковой практики, то Наташа изумлялась: он же великолепно владеет русским, к чему ему это стажерство?

А Фред улыбался и объяснял:

— Надо соблюсти некоторые формальности.

Для Семена тут тоже не все было понятным, но себе и Наташе он объяснял это так: наверняка и у них, на Западе, полно бюрократов и, чтобы защитить диссертацию, надо в учебном процессе поставить требуемые «галки»...

Нередко вместе с Фредом заглядывали его знакомые, другие иностранцы. Наталья их делила на категории «порядочных» и «непорядочных», исходя из кредитоспособности того или иного гостя. Но в глаза ведь этого не скажешь, и Наталью это мучило. Как-то зашел даже сотрудник американского консульства (так он представился), элегантный и странный. Принес такие щедрые сувениры, что Наташа потом вспоминала его каждый день и все просила Федю, чтобы привел того дипломата как-нибудь еще. Странным тот американец показался Семену потому, что, придя на квартиру, как-то настороженно все высматривал, выглянул во все окна, в разговоре почти не участвовал, а только все слушал, слушал. Но это не в счет. Главное, что принес целую сумку подарков. Так их и оставил вместе с сумкой, когда уходил.

С некоторых пор Семен Солоник стал замечать перемены в настроении жены. С лица Натальи не сходило теперь выражение глубокой удовлетворенности и внутренней успокоенности. Он как-то спросил у нее о причине душевного подъема.

— Ты знаешь, — ответила Наташа, шепча заговорщически, — теперь у нас даже соль только американская.

Сделанным предложением Семен Солоник был обескуражен и ошеломлен. Ему страшно не хотелось продолжать этот разговор, опутывающий его липкими и крепкими нитями. Впечатление было такое, что ему связали руки и теперь толкали во что-то жуткое и вязкое. Но американец настаивал:

— Это не разговор деловых людей. Вы уходите от прямого обсуждения. В конце концов, это просто не по-джентльменски, мы на вас потратили солидные деньги...

С другого бока от Семена сидел Фред и доброжелательно улыбался:

— Странно, что вы этого вдруг испугались. Ситуация ведь самая безобидная. Вам абсолютно ничего не грозит.

— Ну что я, маленький и ничего не понимаю? — вяло сопротивлялся Семен, — тут пахнет политикой, а мы с ней разнополюсные. Тут можно крепко схлопотать...

— Опасность вам лишь грезится, — додавливал его на лопатки дипломат, — дело совершенно безопасное и надежное. Кроме того, не пора ли вам, солидному и авторитетному человеку, перестать ходить в вечно голодных и смешных модернистиках? Мы предлагаем серьезный бизнес, который вас обеспечит и приподнимет над этой бездарной и оборванной шантрапой.

— Ваш друг Довлат Горелов такого же мнения, а он-то не стал бы вас обманывать, — вторил американцу Фред Нуллерман.

— Ему хорошо из-за бугра указывать, ему-то действительно бояться нечего, — сопротивлялся из последних сил Солоник. А в душе, в самой дальней, потаенной ее глубине, родился уже кто-то маленький, цепкий и настойчивый. Он скребся мелкими острыми коготками, отвоевывал себе пространство и пульсировал: «Надо решаться! Надо решаться!»