И атаман доволен: улыбнулся, причмокнул, покачал восхищенно головой.

«Посмотрел бы его в ходу!» — подумал Антип, перехватив взгляд атамана. А тот будто прочитал его мысль.

— Готовьте коня к пробежке. — И к Антипу: — Ты поскачешь, казак?

— Мой конь, мне и скакать.

— Ишь ты, «мой конь»!

Скакал Антип вместе с тремя другими казаками. У тех кони тоже под стать Гнедку: рослые, сильные, с бешеным огнем в глазу.

— Смотри, Антипка, не прозевай! — предупредил парня Митрич. — Прискачешь первым — милостью одарит атаман, а оплошаешь — довольства от Персианова не жди…

Управляющего Персианова побаивались, хоть человеком он был добрым и не скрягой. Говорили, что дед его или прадед был у турок в плену, потом попал к персам.

От своей бабки он унаследовал умение лечить, и в плену стал незаменимым человеком: вначале пользовал своих земляков, а потом и персов. Да так успешно, что молва о нем разлетелась далеко от местечка, где он пребывал.

Вскоре его вызвали то ли к шейху, то ли к визирю. Богатый был перс: одних наложниц в гареме более сотни. Из детей же — всего одна дочь, в которой не чаял души. А она вдруг в последнее время захирела, стала чахнуть.

Условия богач поставил лекарю короткие: вылечишь любимицу — озолочу, а будет неудача — лишу головы.

Лечил казак девушку долго и старательно. Похорошела Фатима, на щеках заиграл румянец, глаза заблестели, что твои угольки.

«Ну, казак, что хочешь в награду? Ничего не пожалею».

А тот в ноги бац да молвит: «Отдай мне дочь свою…»

Хотел визирь его жизни лишить за такую дерзость, да тут сама Фатима упала рядом с казаком: «Не согласишься, отец, руки на себя наложу. Нет без него у меня жизни…»

Так и привез казак на Дон жену-персианку, а с ней — и богатство немалое, половину которого раздал на радостях станичникам. Поселились в Черкасской.

Женщины не стали называть чужеземку Фатимой, звали просто Персианкой. А Ивана — Персиановым мужем. С той поры кличка переросла в фамилию.

Уж как гнал Антип Гнедка да обскакал остальных, одному богу известно.

Подошел атаман, глаза сияют.

— Молодец, казак! Лихой всадник! — пожал ему руку, а потом спрашивает: — Как звать?

— Антип Завгородний!

— Завгородний?.. Завгородний?.. Уж не из Раздорской ли ты станицы?

— Из самой ее, — отвечает Антип.

— А отца-то не Фролом звали?

— Как же не Фролом? Фролом именовали.

— Вот то-то я и гляжу: уж очень знакомой мне лихость твоя показалась. Фрол Завгородний — отец твой — служил у меня в войну с туретчиной. Лихой казак, я вам скажу, был, — обратился он к стоящим позади. — Весьма лихой. Ведь у него за храбрость никак Георгий был?

— Так точно, был! — ответил, выставив грудь, Антип.

— Ну вот, видите, — опять обратился к свите Платов. — Яблоко от яблони недалеко падает. Этот казак весь в отца. Я вам скажу, что он еще покажет свою лихость. Уж это мне поверьте. Глаз на людей, особливо казаков, у меня наметан.

У Антипа от этих слов будто крылья выросли. И вот он снова пред атаманом в боевом казачьем строю…

Фельдмаршал Кутузов прибыл в сопровождении верховых. С помощью адъютанта слез с легких дрожек и, приложив ко лбу ладонь, оглядел широкое поле с выстроенными полками. Молча выслушал рапорт атамана Платова, протянул руку.

— Это все с Дона?

— Совершенно верно, ваше сиятельство: казачьи полки.

— Сколько же их здесь?

— Двадцать, ваше сиятельство.

— Сколько? Двадцать? Не ослышался ли?

— Никак нет! Двадцать полков и еще конная батарея о шести орудиях. А шесть ранее прибывших полков уже в деле, с Орловым-Денисовым.

Кутузов шагнул к атаману.

— Спасибо, Матвей Иванович! И вам спасибо, донцы-молодцы! За верность Родине-матушке, за преданность земле Русской! — На глаз фельдмаршала набежала слеза.

Тяжело ступая, Кутузов направился было к строю, но Матвей Иванович вовремя кивнул и дрожки мигом подкатили.

Так, на дрожках, фельдмаршал и объехал долгий строй казаков-ополченцев, начиная с его правого фланга и кончая левым, где находились орудия донской конной батареи. За дрожками ехал верхом на светло-сером жеребце атаман.

— Ну что, Матвей Иванович, в моей памяти наш разговор, — поглядел из-за плеча Михаил Илларионович. — Помню обещание: твои войска, стало быть, ты ими и командуй.