— О проклятая пустыня! Ни хутора, ни усадьбы, ни живой души! Ночевать нам здесь нельзя, уж вечер, через час совсем стемнеет… Стойте, что это?

Дед замолчал, наступила глубокая тишина, ее прерывал далекий голос, выходивший словно из-под земли, но на самом деле он выходил из глубины яра, лежавшего вблизи дороги.

— Это волки, — сказал Заглоба. — Они уже съели наших лошадей, а теперь доберутся и до нас. У меня есть пистолет под свиткой, но не знаю, хватит ли пороху и на два выстрела, а не хотелось бы мне служить им закуской. Слышите, вот опять!

Вскоре действительно послышался вой, который точно приближался к ним.

— Вставайте, дитя! — сказал дед. — Если не можете идти, то я понесу вас. Что делать? Я вижу, что слишком полюбил вас, — верно, потому, что я холост и у меня нет детей. А если и есть, то они басурманы, потому что я долго был в Турции. Мною кончается род Заглоб. Ну, вставайте, полезайте ко мне на спину, я понесу вас.

— У меня так устали ноги, что я не могу двинуться.

— А вы еще хвастались своей силой. Тише! Тише! Ей-богу, я слышу лай собак. Да это собаки, а не волки. Значит, недалеко и Демьяновка, про которую мне говорил дид. Слава Всевышнему! А я уж думал, не развести ли огонь от волков, мы, наверное, бы оба заснули, так как страшно устали. Да, это собаки, слышите?

— Пойдем! — сказала Елена, к которой вдруг вернулись силы. Действительно, едва они вышли из лесу, как показались огоньки и три

церковных купола, покрытых новой дранью и освещенных последними лучами вечерней зари. Собачий лай слышался все отчетливее.

— Да, это Демьяновка, иначе и быть не может, — сказал Заглоба. — Дидов везде охотно принимают, — может быть, дадут даже поесть и переночевать, а добрые люди подвезут нас дальше. Это, кажется, княжеская деревня, — значит, здесь есть и подстароста. Мы отдохнем и разузнаем. Князь, должно быть, уже в дороге, и спасение, может быть, ближе, чем мы думаем. Но помните, что вы немая. Я хотел, чтобы вы звали меня Онуфрием, но ведь немые говорить не могут, я буду говорить и за себя, и за вас, я так же хорошо говорю помужицки, как и по-латыни. Ну, вперед! Вперед! Вот и хаты близко. О боже! Когда же кончится наше скитанье! Дал бы бог достать хоть горячего пива.

Заглоба умолк, и некоторое время они шли не разговаривая, потом он начал снова:

— Помните, что вы немая. Если вас кто-нибудь спросит, указывайте на меня и бормочите: "Гм, гм, ния, ния". Я заметил, что вы способный парнишка, а тут дело касается нашей шкуры. Если мы случайно встретим княжеский или гетманский отряд, то сейчас же объявим, кто мы, особенно если найдется офицер, знакомый Скшетуского. Вы ведь под покровительством князя, и вам нечего бояться солдат. Ну, какие же это там огни? А, железо куют, — значит, кузница. Там много людей, пойдем туда.

В самом деле, около яра стояла кузница; из трубы сыпались снопы искр, а в открытые двери и щели в стенах виднелось яркое пламя, закрываемое порою человеческими фигурами. Перед кузницей виднелась, несмотря на темноту, толпа людей. Кузнечные молоты били в такт, и эхо их сливалось с песнями, громким разговором и лаем собак. Увидав все это, Заглоба свернул в яр, забренчал в торбан и запел:

И с этой песней он подошел к толпе: это были большей частью пьяные мужики; почти каждый из них держал в руках палку с косой или с пикой. Кузнецы ковали острия и делали косы.

— Эй, дид, дид! — закричали в толпе.

— Слава богу! — сказал Заглоба.

— Во веки веков!

— Скажите, дитки, вже е Демьяновка?

— Демьяновка. А що?

— Дорогой мне говорили, — продолжал дед, — что здесь добрые люди живут, что примут нас, напоят, накормят, переночевать пустят и грошей дадут. Стар я, иду издалека, а мальчик от усталости не может ступить ни шагу. Он, бедный, немой, водит меня, старика, несчастного слепца. Бог вас благословит, добрые люди, и святой Николай чудотворец, и святой Онуфрий. Одним глазом я еще вижу немножко, а другим совсем ничего; вот и хожу с торбаном, песни пою и живу, как птица, тем, что дадут добрые люди.

— А ты откуда, дид?

— Ох, издалека, издалека! Дайте отдохнуть, — я вижу скамью у кузницы. Садись и ты, сирота, — сказал он, указывая скамью Елене. — Мы из Лядавы, люди добрые. Но из дому давно, давно вышли, а теперь идем из Броварков.

— А что вы там слыхали хорошего? — спросил старый мужик с косой в руках.

— Слыхать — слыхали, а хорошо ли, нет ли, не знаю. Людей там много собралось. Про Хмельницкого сказывают, что победил он гетманова сына и его "лыцарев". Слышно, и на русском берегу мужики против панов поднимаются.

Толпа тотчас окружила Заглобу; он сидел около княжны и по временам бренчал на торбане.

— Так ты, батько, слыхал, будто народ поднимается?

— А то как же… Несчастлива наша доля мужицкая.

— Сказывают, что скоро ей будет конец.

— В Киеве, в алтаре, письмо от Христа Спасителя нашли, будет, мол, жестокая и страшная война и много прольется крови на Украине.

Полукруг около Заглобы стал еще теснее…

— Говоришь, письмо было?

— Было. В нем о войне и крови говорится… Но я больше не могу говорить, у меня, старика, в горле пересохло…