– Фолликулярная, – хрипло повторила Танька.

– Да? – только и сумел вымолвить Венька.

Он окончательно растерялся, но Танька его спасла: стала рассказывать, как противно у нее болит горло и как надоела ей высокая температура. Венька понимал, что перечисление симтомов болезни займет у Осокиной не слишком много времени, поэтому почти не слушал, а придумывал, что бы сказать дальше. Как всегда, ничего умного в голову не приходило. А Танька уже спросила, как дела в школе. Что тут было сказать Веньке? Он находился в абсолютном вакууме. Классные события проплывали мимо него, как облака. Винт больше не делал никаких попыток сблизиться. Антуан смотрел прямо сквозь Веньку, будто он был прозрачным. Такое его поведение моментально перенял весь класс, и Веньки будто бы не стало. Он исчез, растворился, распался на атомы. Преображенская церковь еще дожидалась посылки на городскую олимпиаду, стоя на шкафу в кабинете истории, но все уже попривыкли к ней и не замечали, как давно уже не обращали внимания на красочный плакат со сфинксом и пирамидой Хеопса.

– Таня, – выдавил из себя Венька. – Ты поправляйся быстрей. Без тебя ничего не происходит, честное слово.

– Я постараюсь, – прохрипела Танька.

– Я тебя буду ждать! – почти выкрикнул Венька и бросил трубку, будто она была в чем-то виновата.

Больше Венька Осокиной не звонил. Он и так умудрился сказать ей больше, чем надо. Больше, чем хотел. Он с ужасом ждал прихода Таньки в школу. Как он посмотрит ей в глаза? «Я тебя буду ждать!» – с отвращением вспоминал он свой отчаянный вопль. Нет, он не соврал. Он теперь почему-то часто думал о Таньке. Даже не думал, а так… Всплывал вдруг перед его глазами ее облик: серые глаза, длинные прямые волосы, небрежно перетянутые вечной синей резинкой. Ждал ли он ее? Ждал, конечно. Но вот зачем? Этого Венька не смог бы объяснить никому. Он в этом никак не мог разобраться.

Несколько раз он пытался опять переключиться на Аллочку Любимову, но ничего не получалась. В его глазах она окончательно потускнела, выцвела и даже стала раздражать своей аккуратной кукольностью: голубыми ясными глазками, симметричными пушистыми хвостиками и особенно почему-то тем круглым ровненьким почерком, которым он так восхищался раньше. Танька в отличие от Любимовой всегда была несколько небрежна. Когда она поднимала голову от тетради, всегда вынуждена была рукой отбрасывать от глаз многочисленные гладкие пряди, которые не в силах была удержать старая синяя резинка. Кира Геннадьевна, улыбаясь и нисколько не злясь, всегда журила Осокину за эту лохматость. Танька улыбалась в ответ, перетягивала волосы заново, но к концу урока непослушные прядки опять мешали ей смотреть на доску.

Веньке почему-то вдруг до внутренней дрожи стали милы воспоминания о блестящих Танькиных волосах, дождем закрывающих лицо. Но ведь не скажешь ей об этом! И вообще, что он мог ей сказать? Что предложить? Если уж даже Винт не вспоминает о нем, что уж говорить о Таньке… По ней вон сам Антуан сохнет! Любая другая девчонка за счастье посчитала бы только пройти с ним рядом, а Осокиной хоть бы что. Нет, не туда он влез! Как говорится, с его-то свиным рылом да в калашный ряд…

Тот день, когда Осокина пришла в школу после ангины, Венька не забудет до конца жизни. Как только он увидел ее в дверях класса, его сердце тут же улетело вверх и забилось почти в самом горле. Венька не мог дышать, рука мяла тетрадный лист с очередной вымученной «домашкой» по русскому.

Танька обычным своим жестом откинула от лица волосы и громко сказала всем: «Привет!» Ее тут же со всех сторон облепили девчонки и запищали на разные голоса о школьных новостях. Венька же сидел с сердцем в горле и не мог пошевелиться. А со звонком случилось столь невообразимое, что ввергло в шок весь класс: Танька подошла к Венькиной парте, шлепнула на нее сверху рюкзак и села рядом с Венькой.

– Можно? – спросила она и по привычке сощурилась в ожидании ответа.

Говорить Венька еще не мог, поэтому только кивнул. Они с Танькой сидели за партой и смотрели друг на друга в напряженной тишине. Класс выжидательно насторожился. Ждал чего-то ужасного Венька. Чего-то, видимо, ждала и Осокина. Всеобщее ожидание было прервано хлопком двери. В класс вошли Кира Геннадьевна и слегка опоздавший Антуан.

Кира Геннадьевна первой отошла от удивления, приветливо улыбнулась Осокиной и как-то неопределенно посмотрела на Веньку. Он так же неопределенно пожал плечами ей в ответ. Клюшев по-прежнему стоял возле дверей.

– Садись, Антуан, – сказала Кира Геннадьевна, – не задерживай нас.

Антуан на место не пошел. Он посмотрел на Веньку тяжелым взглядом и, круто развернувшись, вылетел в коридор. Дверь опять громко хлопнула. Прижняк не менее громко охнула. Кира Геннадьевна оглядела диспозицию и попросила Комиссарова:

– Верни его. Хотя… – она жестом посадила Петю на место, – пожалуй, не надо. Начнем урок.

Русский был для Веньки пыткой. С одной стороны, он умирал от восторга от присутствия рядом Таньки, от того, что она несколько раз, перелистывая страницы учебника или двигая тетрадь, касалась его локтем. С другой стороны, он предчувствовал беду. Венька по-прежнему не боялся ярости Клюшева. Он ему сочувствовал и готов был с ним драться. И даже готов был быть битым, только бы загладить свою вину, которую ощущал перед ним. Но это было бы слишком просто – банальная драка. Он понимал, что за счастье сидеть рядом с Танькой ему придется заплатить гораздо большую цену.

Эти его нехорошие предчувствия оправдались на следующем же уроке, которым была история. Когда русский наконец закончился, Танька горячо шепнула Веньке в ухо:

– Домой идем вместе! – Она собрала вещи в рюкзак и вышла в коридор, не дожидаясь своих подружек.

Венька сразу понял, что после уроков Осокина собралась защищать его от Антуана. Этого нельзя было допустить, и Венька решил немедленно отыскать Клюшева, чтобы решить вопрос безотлагательно. Драться так драться! Только надо договориться, чтобы один на один, без Таньки.