— Это чего? — вклинился Рету.

— Когда в столицу со всех концов Империи влиятельные люди съезжаются, — объяснил маг. — И сообща думу думают. Только с окраин-то Империи шиш доберешься до столицы. Не всякий пегас дорогу осилит. Ну вот, на Совете людей Юбера было больше, чем верных Императору. Они и давай воду мутить, дескать, нужно казну наполнить, как встарь. Дворянству новые льготы дать, привилегии, земель прибавить. Разрешить на своих землях таможенные посты ставить: если ты гном, либо эльф, либо вольный торговец без имперского патенту и хочешь ты проехать дорогою мимо замка барона такого-то, плати барону за проезд. Это ж насколько сразу доходы барона возрастут! Вот они и обрадовались. А тут Юбер выступает — я, дескать, за государство наше болею, ночей не сплю. Ничегошеньки мне не надо, но сил нет смотреть на разруху и бедствия. И потому от своих личных доходов и сокровищ отдаю я две трети в казну, лишь бы родине хорошо было.

— Что, правда, отдал? — не поверил Рету.

— Отдал, — ухмыльнулся какой-то волчьей ухмылкой маг. — А чего не отдать, коли он это все из казны-то и спер, уж будем до конца откровенны. И тут давай все орать и мечами бряцать — мол, преподнести императорскую корону Юберу, пусть он будет нашим правителем. Юбер говорит, я и слышать ничего не хочу, Император нам как отец родной, а я его верный слуга Ногой топнул — и в замок свой загородный удалился. А сторонники-то его в столице остались.

— И что с того? — не понял Рету. — Он же сам отказался!

— Дурачок ты, дурачок… Зачем ему самому пачкаться, если все подручные сделают? И чему тебя только твой опекун столичный учит. Юбер за город уехал, а Большой Имперский Совет снова собрался. И повторно решили, что корона должна де Лали перейти, больше некому. Да только тут в Совете схватка началась, сторонники Императора Демосфена за оружие взялись. В столице резня, в гарнизонах смятение, Император с верными людьми нападение отбил и на север подался, в горы. А в Империи теперь смута, с чем я тебя и поздравляю.

Зря маг на Рету дурачком обзывался. Рету, может, и путался во всех этих вельможах, они с опекуном еще не дошли до них, пока богов изучали и ангелов всяких, да только не надо быть магом, чтобы сообразить: раз смута и заваруха, значит, опять с деньгами перебои будут. Ведь непонятно, кто их присылает, сторонники сбежавшего Императора, который нам заместо отца родного, или подручные этого де Лали. А опекун вчера знатно потратился. Это он только зарок себе дает, что каждый новый платеж беречь будет, в сундук прятать и копить на черный день. А как только денежки прилетят на имперском пегасе, сразу все забывает и начинает кутить.

И, получается, смута эта и в жизнь Рету, кроме новых побоев, ничего не принесет. И впереди дни — один черней другого. Как-то пусто ему стало, колюче.

— Чего нос повесил? — углядел грусть Рету маг. — Нам-то, слава Всевышнему, все едино, кто в столице главный. Наше дело маленькое.

— Спина болит, — огрызнулся Рету. Спина болела, мазь, видно, подсохла, и рубцы заныли с новой силой.

— Терпи, — важно сказал маг. — Наука только через битую спину крепко пристает. Знаешь, как меня по спине лупцевали? Лохмотьями кожа висела, во как! Зато потом тверже тролльей подошвы стала, так окрепла.

Рету и не ждал ничего иного. Просто слушать про «наше дело маленькое» было неизъяснимо противно. А магу только дай волю на эту тему порассуждать. До утра не уйдешь.

Рету и сам не знал, откуда у него появилась эта твердая уверенность, что хорошие дни закончились и дальше будет только хуже. Просто он твердо решил в ближайшие же часы сделать два дела, которые нельзя откладывать.

Маг во время рассказа проголодался и был не прочь отобедать, что полностью совпадало с планами Рету. Пожелав магу приятного аппетита, он отправился домой.

Опекун спал, как и должно было быть. Еще бы. Если бы Рету вот так же куролесил, он бы, наверное, дня три отсыпался беспробудно. Рету знал, что ему нужно в покоях опекуна: откинув крышку громадного, обитого железными полосами сундука, в котором хранились столичные наряды воспитателя, он выудил из стопки рубашек две. Самых простых, льняных, белых. Без кружев, без вышивки, без всяких рюшей, которые опекун обожал, аж трясся. Рубашки Рету спрятал в свой мешок, обернув в чистую тряпицу.

Сделав первое дело, Рету направился к кузнецу Герберту. И там обменял свой парадный кинжал, украшенный самым настоящим рубином, кинжал, который не так давно справил ему опекун, потому что негоже ходить благородному отроку с пустым поясом, так вот, этот показушный кинжал он обменял на простой, надежный клинок. Без рубина, зато с острым лезвием хорошей стали.

Это было второе дело. Вот теперь он чувствовал себя увереннее. Потому что белая рубашка тонкого полотна всегда отличает дворянина от крестьянина. Как и надежное оружие.

Несколько следующих дней прошли спокойно. Настолько спокойно, что Рету весь извелся от беспокойства. Он осторожно спрашивал в городке, видел ли кто странную парочку и чем они еще занимались, кроме сиденья в трактире.

Видели их многие, но все были уверены, что это господа с пришедшего корабля, который привез пряности, вино и ткани. Потому что вели они себя странно, если не сказать чудно: шатались по городку, глазели кругом, будто что стоящее увидели, и локтями друг друга пихали. Покупать ничего не покупали, а вот забегаловки — ни одной не пропустили, везде посидели.