Шрифт:
— Да уж не тронем, что ты, Коза! — в голос сказали мышки, попрощались с Козой и пошли себе дальше.
А дальше лелеялась быстрая речка.
Сели мышки в лодочку, поехали. Ехали, мочили в воде лапки, перемигивались с рыбками.
Хорошо на речке, вода студеная, любо поплавать под солнышком.
Захотелось мышкам выкупаться в речке.
И только что собрались они причалить к берегу, Клешня цап-царап! — прямо на мышек и защемила им хвостики.
Восплакались мышки:
— Пусти, — говорят, — пусти нас, одноглазая!
— Не пущу, — говорит, — откупитесь. Мышки и серебра ей и золота и яхонтов.
— Не надо, — говорит, — мне ни серебра вашего, ни золота, ни яхонтов.
Насилу от Клешни отбоярились, пообещали ей полцарства отдать.
Целое полцарство мышиное!
Села Клешня на рака, нырнула в речку, а мышки на горку полезли.
— Пес ее знает! — оправлялась Алишка: закрутили раки ушки у старой, — с тобою, Морщинка, еще и последний хвост потеряешь.
А Морщинка торопит:
— Тетушка, тетушка, вон замок белеет, вон остроносая башня!
Карабкались мышки, карабкались, помаленьку и влезли.
Обошли мышки вкруг страшного замка, изловчились — шмыгнули в ворота и прямо в чистую кладовую попали.
А в чистой кладовой чего-чего не было.
— Вон, тетушка, пирожки слоеные сладкие, вон ветчина с горошком, вон мыло розовое, вон разноцветные свечки…
И только что успела Морщинка сказать о свечках, как защелкал замок в кладовую.
И где-то над самой головой с треском распахнулась ставня, а из дыры с потолка стало вываливаться маленькими колбасиками что-то ужасное: змея не змея, рак не рак, Бог знает что.
Вываливалось чудовище, скалило зубы.
— Опять эти противные мыши! Ищи их, Фингал, раздави, растопчи!
— Хорошо, раздавлю, растопчу! — отвечал пес Фингал. Алишка в миску, Морщинка под миску, сели мышки ни живы, ни мертвы, сидят.
Вываливалось чудовище — колбаска за колбаской, кусок за куском.
— Ну, пойдем, Фингал, мыши ушли.
С треском захлопнулась ставня.
Защелкнул замок.
Час и другой и десятый высидели смирно ошарашенные мышки, не пискнули.
Первая вылезла Морщинка из-под миски.
— Тетушка, тетушка, пойдем скорее. Хоть бы нам сахарную голову сулили, больше никогда не пойдем в этот замок.
А старая завязла в варенье, трясется: хвостик у бедняжки отвалился от страха.
Кое-как выбрались мышки и давай Бог ноги.
Бежали, бежали, а как скатились с горки — кургана, в лужу и сели.
Едет Клешня на раке, раком погоняет. И защемила Клешня головки мышкам.
— Подавайте, — говорит, — мне полцарства, сию минуту, мышиное!
А на мышках лица нет, на все соглашаются.
Видит Клешня, и без нее им попало, пощипала Клешня, попиявила мышек и выпустила.
Покупаться бы теперь мышкам, да не до того уж.
Сели мышки в лодочку, поехали. Переплыли речку благополучно, в лес вступили.
Хотели они с Козой поговорить, а Коза козляток кормила, только глазами поздоровалась.
А уж Носатая птица кричит с болота:
— Давайте мне ваши головы на отсечение или сами полезайте немедленно в клюв!
Струхнули мышки пуще прежнего, съежились комариком, закрыли глазки, да драла, куда попало.
Бежали они, бежали, бежали-бежали, прибежали в норку общипанные, обглоданные, облупленные. Сели.
И уж там и сидят, в своем мышином подполье, благодарят Бога.
1906 г.
Пальцы *
Жили-были пять пальцев — те самые, которых всякий на руке у себя знает: большой, указательный, средний, безымянный — все четверо большие, а пятый мизинец — маленький.
Проголодалися как-то пальцы, и засосало. Большой говорит:
— Давайте-ка, братцы, съедим что-нибудь, больно уж морит.
А другой говорит:
— Да что же мы есть будем?
— А взломаем у матери ящик, наедимся сладких пирожных, — кажет безымянный.