– А ты, конечно, возомнил себя сильным, независимым, умным и дальновидным, каким и положено быть кукловоду…

– Нет, разве я похож на марионетку? – упрямо повторил вопрос Зулин.

– Похож, - вздохнул Мо Корте. – Но не обольщайся, ты гораздо хуже любой марионетки. Такие, как ты, держатся на ниточках только первые несколько минут, а потом срываются. Все бы ничего, но, обретя свою мнимую свободу, они продолжают двигаться так, как заставлял их хозяин. А ведь их уже никто не держит. Они идут вперед, нелепо размахивая руками, и не останавливаются даже тогда, когда начинают разрушать все на своем пути…Тебе повезло, что ты оказался рядом со мной. Да-да, твое появление в моей башне – не только злая шутка судьбы, но и огромное везение. Может статься, я помогу тебе оборвать нити по-настоящему…

Последние фразы Мо Корте пробормотал совсем тихо, словно разговаривал сам с собой. Зулин ничего не понял из странных рассуждений Учителя, но не огорчился по этому поводу – такое с ним частенько случалось. «Обдумаю на досуге», - решил Зулин, прекрасно понимая, что на досуге наверняка найдет себе дело поувлекательнее. Баламут с головой ушел в изучение странной, очень похожей на детскую, книги и снова забубнил под нос песенку:

«Я Арлекин с глазами невинными…»

– А кем бы хотели стать вы, Учитель? – неожиданно для себя самого спросил Зулин. – Марионеткой или кукловодом? Ну, если бы у вас был выбор.

Мо Корте резко оборвал песню, поднял голову и с непонятной горечью посмотрел на ученика.

– Если бы я мог выбирать… - глухо сказал он и захлопнул книгу. – Если бы я мог выбирать: быть мне марионеткой или кукловодом, я предпочел бы не быть вовсе.

Книга отлетела далеко в сторону и шлепнулась на пол, взметнув облачко пыли. Зодчий стремительно вышел из библиотеки.

– Зулин, я помогу тебе, - пропыхтела Иефа, встряхивая обвисающего на руках дварфа. – Я тут подумала: если тебе не хватает сил, чтобы вернуть Зверя самостоятельно, то можно попробовать сделать это сообща. Чем черт не шутит, а? Сделаем, как в тот раз. Тем более, что мою силу Зверь обязательно узнает, он по ней, как по хлебным крошкам, возвращался, да еще и тебя с собой тащил. Он молодец, твой Зверь, мы его обязательно спасем, не сомневайся. Вечером на привал рухнем, отлежимся немножко – и приступим…

– Иефа, почему ты плачешь? – спросил маг.

– Разве я плачу? – удивилась полуэльфка и длинно всхлипнула. – Да, действительно. Я не знаю. Это случайно. Это все из-за песни. Я всегда плачу, когда ее слышу. Глупо, да? – Иефа поправила лямку рюкзака, утерла рукавом слезы и невесело рассмеялась. – Мы наверняка забавно выглядим со стороны. Идут двое по лесу, тащат третьего и поют хором. Богадельня на выпасе.

– Да, - согласился Зулин. – И правда, забавно…

«Я Арлекин сглазами невинными,

Ты Коломбина с ресницами длинными.

Жаль, никогда не узнать хозяину

Марионеточные страдания…»

Иефа тихонько сидела в темном углу трактира, стараясь не привлекать к себе внимания, судорожно сжимала отцовскую лютню и слушала. Молодой бард играл странную, похожую на качели, мелодию, и Иефа качалась вместе с музыкой, зажмурив глаза, почти не вслушиваясь в текст, но пропуская его сквозь себя. Эта история была не про нее, но такая близкая и понятная, что хотелось плакать.

Иефа слушала, и все, что она писала раньше, казалось ей плоским и фальшивым, пафосным, неискренним, незначительным, глупым и еще черт знает каким… И вот этими грубыми поделками она собиралась кого-то удивить или порадовать?! Маленькая, самоуверенная, смешная полукровка!

«Ты так близка, и мы кружимся, кружимся…

Больше никто на свете не нужен нам.

В сердце моем бушует и мечется

Кукольной страсти порыв человеческий…»

Иефа открыла глаза, окинула взглядом трактир и взмокла от возмущения: посетители жевали, прихлебывали из кружек и разговаривали, почти не обращая на барда внимания. Никто не собирался падать в обморок от восхищения, никто не забыл о своем ужине, никто не посчитал песню, раскачивающую пространство, более важным событием, чем жаркое и пиво. Иефа изумленно обшаривала глазами залу, пытаясь найти хоть кого-то, кто так же, как она, услышал и поверил… Потом наткнулась взглядом на чумазую девочку-подростка в драном фартуке и с посудным полотенцем через плечо. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, и во все глаза смотрела на барда, позабыв про свои обязанности.