Он прозвучал коротким, страшной силы оглушительным хлопком, точно лопнул гигантский воздушный шар. На несколько секунд звуковые впечатления исчезли, словно уши закрылись плотными заслонками. В беззвучной тишине перед глазами Юрия верхняя стенка контейнера дрогнула, показалась щель, из которой прорвались клубы пара, мгновенно тающего в воздухе. Поднялся шум, сейчас же покрытый пронзительным звуком председательского звонка. Тенишев наклонился к микрофону, плотно прижав мембрану к губам, так что голос его прозвучал в аудитории, как гром.

— Спокойно! — сказал он. — Никакой опасности нет! Звук взрыва вызван только разностью давлений в контейнере и в зале! Прошу продолжать работу.

Снова застрекотали механизмы.

Щель, отделившая вершину контейнера от основания, шла наискось по всей длине, так что крышка съезжала подобно салазкам с ледяной горы. Она двигалась медленно, едва заметно для глаза, потом все быстрее и быстрее. Уже открылись половина контейнера, заполненная прозрачной, кипящей как в котле жидкостью, и блистающие расплавленным серебром внутренние стенки контейнера. Еще мгновение — и крышка рухнула к основанию контейнера с резким металлическим звоном.

Юрий напрягал зрение, чтобы рассмотреть содержимое контейнера сквозь яростное клокотание наполнявшей его прозрачной жидкости. Ему в лицо пахнуло острым, колючим холодом.

— Спокойно! — опять раздался усиливаемый микрофоном громоподобный голос Тенишева. — Испаряется жидкий гелий. Никакой опасности нет. Сейчас будут включены верхние вентиляторы, и весь гелий улетучится.

Раздался шум вентиляторов, поток холода хлынул вверх. Юрий смотрел внутрь контейнера, не отрывая глаз. Уровень клокочущей жидкости становился все ниже, уже прояснялись контуры каких-то предметов — все из того же сверкающего серебром вещества. И вдруг Юрий почувствовал, что теряет сознание, потрясенный увиденным: клокотание в контейнере прекратилось, и сквозь мгновенно выровнявшуюся поверхность сверкающей жидкости проступили очертания двух обнаженных человеческих тел.

— Боже мой, ведь там люди! — услышал он взволнованный женский голос.

Сейчас же фигуры в белых халатах хлынули к площадке из всех проходов.

— Осторожно! — снова раздался голос Тенишева. — Температура около абсолютного нуля!

Ярослав вскочил на площадку. Юрий машинально бросился за ним. Их не остановили. Уже вся площадка была забита такими же, как и они, людьми в белых халатах. Через главный проход вносили какие-то приборы, установки. Юрий очутился около срезанной наискось стенки контейнера. Все происходящее воспринималось как сцена какого-то фантастического спектакля, вроде последнего акта «Клопа» Маяковского, где действие совершается пятьсот лет спустя после нашей эры. В центре контейнера, на подставках из того же сверкающего металла, под колпаком из прозрачного вещества, повторяющего контуры закрываемых им тел, лежали два существа — юноша и девушка, люди и не люди, подобные людям и не похожие на них, как фигуры ангелов с фресок Рублева или картин Боттичелли. Они были длиннее и тоньше обычных человеческих тел. Кожа, матово белая, полупрозрачная, излучала странный свет, словно освещаемая изнутри. Лица лежащих были невозмутимо спокойны. В зале наступила тишина. Все стояли на своих местах в оцепенении, не спуская глаз с прекрасных тел. Только высокий мужчина в белом халате, руководящий работой врачей, негромко отдавал приказания своим подчиненным.

Прозрачный колпак лопнул и исчез, как пленка мыльного пузыря. Испарение жидкости в контейнере кончилось. В зале стало заметно холоднее, хотя мощные вентиляторы под куполом продолжали гудеть. Высокий мужчина перегнулся над стенкой контейнера, всматриваясь в лица лежащих. Теперь Юрий увидел сложный переплет трубок, шлангов, ремней все из того же сверкающего вещества, связывающих находящиеся в контейнере тела с какими-то сложными приборами, расположенными по сторонам их ложа.

— Может быть, профессор Ефремов скажет, что можно предпринять? — раздался голос Тенишева.

Ефремов пожал плечами.

— Они витрифицированы, — сказал он, обращаясь к президиуму. Его голос, не усиленный репродукторами, прозвучал глухо и невыразительно. — Их тела сейчас тверды, как стекло.

— Удастся ли обеспечить девитрификацию? — с волнением спросил Тенишев.

Ефремов покачал головой.

— Попытаемся. Тела обескровлены. В их сосудах, по-видимому, солевой раствор с глицерином.

Шланги уже были спущены в контейнер, и горячая вода хлынула на сверкающие металлические приборы. Юрий продолжал стоять около контейнера, его била нервная дрожь. Уровень воды быстро поднимался. Вот уже она полностью закрыла лежащие в контейнере фигуры. Только лица — прекрасные человеческие лица — выступали над водой. Профессор Ефремов и двое его помощников, натянув резиновые комбинезоны, перескочили через стенку контейнера. Вода доходила им до пояса. Они наклонились над лежащими, разбираясь в путанице трубок и шлангов. Ефремов снова покачал головой.

— Очевидно, здесь есть какое-то автоматическое устройство для вливания крови, — сказал он вполголоса своим ассистентам. — И другое для массажа сердца, чтобы обеспечить кроветок в сосудах при вливании. Ну, до такой техники нам далеко.

Юрий начал чувствовать утомление. Голова у него кружилась. Но он продолжал смотреть, не отводя глаз. на прекрасные лица. Ефремов и его помощники взмокли от пота, массируя грудь и плечи лежащих. Юрия постепенно оттеснили к головной части контейнера, так что теперь лицо девушки находилось от него не далее как в полутора метрах. Он видел на нем каждую деталь: тонкий нос, крутой подбородок, темные дуги бровей и огромные глаза, закрытые бледными веками с густой бахромой ресниц. Да, это было человеческое лицо, поражающее даже в этом состоянии, когда жизнь в нем отсутствовала, выражением глубокого, величавого спокойствия. Лицо девушки было чуть повернуто в сторону, так что Юрий находился прямо против него.

Ефремов выпрямился, вытирая пот, струящийся по его лбу, рукавом халата.

— Какая температура покровов? — спросил он.

— Тридцать шесть, — ответил помощник.

— Ну, сейчас попробуем начать вливание, — сказал Ефремов. — Все готово?

— Все готово, — ответил помощник у аппаратов.

— Включайте! — скомандовал Ефремов.

Зажужжали моторы. В зале стояла глубокая тишина. Сколько минут длилось это напряженное, страстное ожидание? Пять, десять, двадцать? Разве можно считать время, когда оно остановилось?