— Проходи, садись, Яна, мне надо с тобой серьезно поговорить, — протяжно сказала Люся.

— Люся, если ты опять о моей жизни…

— О жизни другой девушки, — монотонно проговорила Люся.

— Какой девушки? — удивилась Яна.

— Ты ее не знаешь.

— Тогда при чем здесь я?

— Сядь и слушай и не спорь с матерью! — Голос Люси вернул себе прежние командные нотки.

Яна поняла, что спорить с матерью бессмысленно, села на пуфик и приготовилась слушать очередную театральную зарисовку. Люся Цветкова не могла не быть в центре внимания, она должна все время что-то играть и перед кем-то выступать, пусть даже это будет ее неблагодарная дочь.

— Ты знаешь, что в нашем провинциальном театре дела обстоят хуже, чем в московских театрах, — начала свой монолог актриса ТЮЗа Людмила Цветкова. — Все, кто заканчивает столичные театральные вузы, стараются остаться здесь на любой работе… уходят в какие-то антрепризы, эротические шоу, просто не работают и ждут удачу, лишь бы ждать ее именно в Москве. Их можно понять, вкусив столичной жизни, молодые люди не хотят ехать в глушь, чтобы получать копейки и стариться в окружении таких же неудачников.

Яну потрясла речь матери, так как она впервые слышала такие признания от нее и то, что в глубине души она считает себя неудачницей. Это было сильное откровение.

— Талантливых ребят, конечно же, разбирают по ведущим театрам. Есть и некоторые провинциальные города, где народ хоть как-то интересуется театром, знает своих артистов, любит их, там еще не умерло театральное искусство. Наш город, к сожалению, к таковым не относится… — Люся возвела глаза к потолку и вздохнула. — Население очень бедное, пьющее, кому есть дело до театра? Цены на билеты у нас просто смешные, и то любая женщина на оставшиеся сто рублей предпочтет купить колбасы, а не билет в театр. Все спектакли идут при почти пустых залах… Тем более наш детский театр… многим современным детям не интересны наши сказки в исполнении стареющих актеров. Им больше нравится смотреть зарубежные мультики по телевизору, кататься по улицам или «зависать в Интернете», у кого есть возможность. Мы работаем только под Новый год, когда к нам на елку приводят малышей, и то только потому, что так положено по традиции. Коллектив наш ты знаешь… одни пенсионеры, да несколько молодых, бесталанных, пьющих людей, занимающихся своими делами, бизнесом. Но ради того чтобы потешить свое самомнение и блеснуть перед девушками записью «актер» в трудовой книжке, они готовы раз в месяц бегать в шкуре конька-горбунка. Наша старая гвардия держится на голом энтузиазме, не из-за зарплаты в две тысячи рублей, а из-за того, что мы привыкли так жить, привыкли выступать, привыкли к запаху сцены… Есть люди, которые просто вынуждены работать у нас. Например, одна наша старая актриса, ты ее знаешь, Алла Демидовна в молодости была цирковой актрисой — эквилибристкой под куполом цирка, а потом получила травму позвоночника и осталась не у дел. Тогда еще городской профсоюз работников искусств принял участие в ее судьбе и определил ее к нам в детский театр, так как на драматический театр она, конечно же, не тянула из-за отсутствия серьезной актерской подготовки.

— Ох, Люся, я не знала, что у вас в театре настолько плохо обстоят дела! — воскликнула Яна. — Ты всегда говорила, что у тебя все хорошо! Что у вас аншлаги! А вела себя так, словно ты самая известная суперзвезда.

— А что мне тебе надо было говорить? Что мы сами латаем занавес, изготавливаем декорации, чтобы хоть как-то заработать… Я не жалуюсь, ты всегда звала меня к себе, тем более сейчас, когда ты разбогатела. И Ричард мне нравится… Я не хотела сама, в Москве я в профессиональном плане никому не нужна, меня не взяли бы даже торговать огурцами на рынке. — Люся нервно оглянулась, словно их могли подслушать. — А там я — актриса! Пусть и погорелого театра. Это звучит гордо, а я — гордая. Я даже не сломалась после смерти твоего отца. Я до сих пор одна не из-за того, что у меня нет поклонников. Есть! Я одна из-за того, что пока не готова к каким-либо переменам в личной жизни. Я и сама не догадывалась, что была настолько привязана к твоему отцу. Мы были такие разные, а я, оказывается, сильно любила его… Жаль, что такое откровение пришло уже после его смерти. У меня есть один поклонник — Илья Ильич, ты не представляешь, он уже двадцать лет ходит в наш театр только из-за меня! Да ты его знаешь, он все время приходил на мои спектакли. Умора! Я даже переживаю, когда не вижу его восторженных глаз.

— Это здорово, ма!

— Он не в моем вкусе.

— Женат?

— Вдовец. Полный, невысокий, лысоватый, с ласковыми, коричневыми, какими-то коровьими глазами, но зато очень добрый и порядочный человек, — дала характеристику своему поклоннику Люся Цветкова.

— А это самое главное! Он станет на руках носить, и тебе, мама, не будет с ним так одиноко, — сказала Яна.

— А это заметно, что мне одиноко? — испугалась Люся и, вздохнув, продолжила: — Так вот я и жила в сонном царстве невостребованности нашего театра. Вдруг несколько месяцев назад к нам приехала одна молодая актриса откуда-то из Сибири. У нее красивое русское имя — Алевтина, мы называем ее иногда по-домашнему, по-доброму Алей, Алечкой. Ты не представляешь, насколько она милая и порядочная девушка! А какая красавица! У нее светлые густые волосы до лопаток, зеленые, большие глаза, чувственный рот, великолепная фигура. Я даже испугалась, что такой цветок может делать в нашем богом забытом театре? Подумала: вот, еще одна смазливая бездарность движется по трупам из Сибири в Москву. Но, увидев, как она играет, я была поражена! Талантище! Талантище с большой буквы! Ей бы играть Анну Каренину, а не Василису Прекрасную. Когда она произносила со сцены: «Уйди, нечистая сила! Прочь!», Баба-Яга, которая должна была напасть на героиню Алечки и заколдовать ее, ушла со сцены, словно под гипнозом ее зеленых, горящих глаз. Царевич, которого играет Василий Полосов (ты его знаешь, все тот же повеса и пьяница), даже перестал пить, выходя на сцену, чтобы не дышать перегаром на эту фею. Немногочисленные зрители в зале боялись дышать, когда играла Алевтина Михайлова, а дети прозвали ее «королевой красоты». Я подошла к нашему режиссеру Виктору Владиславовичу Руневу и спросила, где он отыскал этот самородок? Он поведал мне интересную историю.

— Какую? — Яну захватил рассказ матери, и она вся обратилась в слух.

— Когда-то давно он учился на одном курсе с отцом Алевтины, и они были даже друзьями. Ее отец был человеком большого таланта, но его сгубила выпивка. Несколько раз его выгоняли из театра за пьянство и восстанавливали за талант и обещания больше не пить, пока не выгнали окончательно. Он уехал с женой, которая работала костюмершей, в Сибирь и продолжал работать с переменным успехом в каком-то провинциальном театре, скатываясь по наклонной плоскости, пока не умер в сорок лет с небольшим от обширного инфаркта сердца. Алевтина, унаследовав талант отца, закончила блестяще театральную студию и хотела ехать поступать в московский театральный вуз, но после смерти отца не смогла бросить больную мать. Зная Алевтину с детства, сотрудники театра, понимая, как семье Михайловых сейчас нелегко, приняли Алю к себе в труппу на второстепенные роли, тем более что эту одаренную девочку все знали с детства, ведь она росла практически за кулисами. Ну, а дальше понеслось… Девушку быстро заметили даже на ролях без слов из-за ее выразительного лица и неземной красоты. Появились статьи в местной прессе, требующие уступить дорогу молодым и талантливым. Примы этого театра впали в бешенство. Режиссер театра вызвал Алю к себе и напрямую сказал ей, что она очень неудобная, скандальная актриса, к тому же без высшего образования. Он заявил ей, что оставит ее у себя в труппе и будет всячески защищать ее, если только она станет его любовницей. Но ты понимаешь, что это обычное дело… особенно в нашей среде. Алевтина, в свои двадцать шесть лет имея голову на плечах, отказала ему, почему и очутилась на улице. Ее мама не вынесла этих скандалов и той грязи, что вылил режиссер на Алевтину, и умерла.

— Какой ужас, — выдохнула Яна.

— Не то слово! Вот где театр-то! Алевтина похоронила мать, помыкалась в городе, где все узнавали ее в лицо, благо лицо у нее было запоминающееся, и сочувственно кивали головами, зная, что ее выгнали из театра. Алевтина поняла, что больше так продолжаться не может. Она попрощалась с могилами родителей и позвонила другу отца, номер телефона которого отец дал ей незадолго до смерти со словами: «Вот тебе телефон моего единственного друга, который принял бы меня в любом состоянии. Витька — классный мужик! Не такой пропащий, как я, и очень порядочный. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, не стесняйся, позвони ему и скажи, что ты дочка Володьки Михайлова. Я уверен, что Витя сделает для тебя все возможное».

И вот, когда настали тяжелые времена, Аля позвонила нашему режиссеру Виктору Владиславовичу. Он вызвал ее к себе, только заранее смущенно предупредил, что театр, которым он руководит, для детей.

«Это неважно! Я очень люблю детей и сказки», — ответила тогда Алевтина.

Она приехала, ее поместили прямо в пристройке театра в небольшой комнатенке с ванной и газовой колонкой, так как общежития для актеров театр давно не имеет. Она была счастлива. Аля очень талантливая актриса и хороший человек. Я много общалась с этой девушкой и почти полюбила ее.