Шрифт:
И еще:
Мы не молоды. Но и не стары. Мы не мертвые. И не живые. Вот мы слушаем рокот гитары И романса «слова роковые» О беспамятном счастье цыганском, Об угарной любви и разлуке, И — как вызов — стаканы с шампанским Подымают дрожащие руки. За бессмыслицу! За неудачи! За потерю всего дорогого! И за то, что могло быть иначе, И за то — что не надо другого!Представление о поэзии только как о чем-то возвышенном было поколеблено уже в эпоху расцвета романтизма. Пушкин как бы с усмешкой говорит об этом:
Лорд Байрон прихотью удачной Облек в прекрасный романтизм И безнадежный эгоизм.Поэт никогда не вливает в мертвые формы своего, изготовленного рассудком замысла. И замысел, и форма рождаются одновременно в том ритмическом дрожании, которое обычно уже предваряет процесс созидания.
Поэт ищет и находит полные живых звуков слова для выражения только своего и обязательно по-своему звучащего явления:
О, если б знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда…(Ахматова)
У Пушкина иначе, но по существу то же:
Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв. Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв…Отметим еще, что любой мастер — далеко не полный, не абсолютный хозяин над творимым произведением. Он обязан считаться и уступать капризам материала. Мрамор, звук, цвет и свет предъявляют свои, иногда весьма решительные требования.
Но и кроме взаимодействий рождающейся формы с нравами материала, невзирая на контроль разума и как бы наперекор рассудку, в творческом процессе происходят явления настолько сложные и по самой сути своей загадочные, что граничат с ясновидением и пророчествами. Быть может, в этом и заключена тайна рождения таких произведений, которые по духовной насыщенности сильнее и выше способностей своего родителя. Так вырастают идеи и образы, непредвиденные сознанием мастера, и кажется, что они будто и не по плечу автору.
Если допустить, что в наши дни появился воскресший из мертвых Достоевский, и мы предоставили бы ему лучшие исследовательские книги о нем, — вероятно, жадно проглотив сотни страниц, Федор Михайлович развел бы руками и сказал:
— Что вы, господа, я никогда ни о чем подобном и не помышлял.
И очевидно:
Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботы суетного света Он малодушно погружен. Молчит его святая лира, Душа вкушает праздный сон, И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он…А потому романтический образ жреца, присутствие Музы и параллель с подвигом пророка даже в наш антигероический век остаются в полной силе, по крайней мере, для самих поэтов. Только у нас те же образы принимают зачастую более будничную и жалкую окраску.
Но по-прежнему:
Лишь Музы девственную душу В пророческих тревожат боги снах.В научных работах из области психологии творчества не раз отмечалось, что творческий процесс во многом близок к сновидениям. Только сновидения эти находятся под контролем мастера, автора, художника. Но иногда это и не контроль, а всего лишь палочка опытного дирижера.
Отсюда и проблески предвидения в лирической поэзии. Например, предвидение своей трагической смерти у Есенина:
В осенний вечер под окном На рукаве своем повешусь.И то же у Гумилева в стихотворении «Рабочий»:
Пуля, им отлитая, просвищет Над седою вспененной Двиной. Пуля, им отлитая, отыщет Грудь мою. Она пришла за мной…Приведу всего два небольших эпизода из своей поэтической практики, которые, думается мне, как-то иллюстрируют общность творческого процесса со сновидениями.
Не далее как этим летом мы с женой отдыхали в Канаде, в бунгало на берегу огромного озера. В местах, дотоле нам неведомых.
Ночью во время страшной грозы пришлось выключить электричество и зажечь свечку, вокруг которой закружились мошки.
— Лучше потушим! — предложил я.
– Удивительно, ведь всё это совсем как в твоем стихотворении, — сказала жена.
Стихи эти были написаны в Нью-Йорке, в то время, когда ни о каком отдыхе на лоне природы мы еще и не думали.
Вот они: