— Войдите, — сказал командир разведки, вновь склоняясь к изрядно надоевшим картам. Подчиненные не должны видеть его эмоций. Не дождутся.

— Хайль Гитлер!

— Хайль. Садитесь, Краух.

Вошедший офицер-связист покорно сел напротив полковника и стал ждать.

— Итак, Эрих. Чем вы меня «порадуете» на этот раз? Может, русские готовят грандиозное контрнаступление на нашем фронте? — излишне бодрым голосом поинтересовался Шнитке, жестом пресекая попытки официального доклада.

— Некоторая активность в эфире действительно присутствует, но она не достигла критической массы. По имеющимся сведениям радиоперехватов, в полосе армии сосредоточена механизированная группа неустановленной численности. Наш прорыв, осуществленный силами дивизии, был пресечен именно этим подразделением. Наши потери вам уже известны, а вот урон, нанесенный нами русским, не выяснен. Моей группе через доступные средства не удалось установить и дальнейших намерений противника.

Шнитке встал, Краух также вскочил со своего места.

— Это все очень странно, дорогой Эрих. Я не верю, что русские вдруг научились воевать. Но это так, черт подери. И ведь на всем фронте они держатся только за счет фанатизма, а у нас унтерменши начали применять передовую тактику. Линейные части докладывают о появлении на фронте техники неопознанных типов. С этим нужно разобраться. Вот здесь мне и потребуется ваше содействие. Раз коммунисты взяли в руки радиопередатчик, то должны об этом горько пожалеть.

Шнитке хищно улыбнулся, вновь пройдясь по кабинету.

— Слушайте и запоминайте. Русская моторизованная группа, по утверждениям полковника Хюбшнера, понесла серьезные потери и в ближайшие дни будет неспособна к проведению активных операций. Ваша задача…

— Герр оберcт! Докладывает лейтенант Клозе… — В помещение влетел молодой вислоухий офицер явно баварского розлива.

— Почему вы врываетесь в кабинет старшего по званию?! Или уставы не для вас писаны? Кру…

— Виноват, виноват, герр… — Лейтенант совсем потерялся и, казалось, забыл, зачем пришел.

— Молчать! Не сметь перебивать! Кру-гом! Марш отсюда и доложитесь как положено. — Раздражение оберста все-таки нашло выход.

— Но русские танки…

— Что-о-о! Молчать, я сказал! — Офицера как ветром сдуло.

Стук в дверь.

— Войдите.

— Хайль Гитлер!

— Хайль.

— Герр оберcт, разрешите доложить?!

— Докладывайте.

— Из штаба корпуса поступило сообщение о прорыве фронта армии на прибрежном участке танками противника. Глубина прорыва уже превысила двадцать километров и стремительно растет.

— Что? И вы молчали! Там же Клейст… — Последняя фраза была сказана в крайней растерянности.

Про расстояние до станции немецкий водитель слегка приврал – раза в полтора. Да и станцией это назвать было трудно: две колеи вместо одной, Две стрелки с семафорами, небольшое деревянное здание с часами и залом ожидания, три кирпичных здания складов, водозаправочная башня. Кому понадобилось строить это посреди степи, где до ближайшего населенного пункта десять километров, причем вдоль самой железки, так и осталось загадкой. На путях сильно дымил паровоз с десятком теплушек и одной платформой с зениткой в конце состава. «Барбосы» по моему сигналу начали, не сбавляя скорости, разворачиваться во фронт для атаки. Бронеавтомобили, заняв позиции вокруг мобильного поста ВНОС, замерли вне зоны досягаемости возможных орудий противника. Первыми открыли огонь мы. Я четко видел несколько попаданий в вагоны, однако там ничего не взрывалось и не загоралось. Вдруг дым стал раздваиваться, и из-за грузового вагона показались характерные черты бронепоезда.

— Ах, ты ж етишкин котелок! — вырвалось у меня. — Валим отсюда!

Однако сигнал к отходу увидели не все, четыре «барбоса» продолжили атаку. Моя самоходка остановилась, и я начал тщательно выцеливать рубку бронепаровоза. В этот момент немецкий снаряд попал в один из «барбосов». Вспышка, всполох пламени, какой-то непонятный дым. Дальше пожара почему-то не последовало, правда, и из машины никто не показался. Оптика на наших установках стояла неплохая, поэтому в рубку я попал. Кто-то из наших попал в башню одной из бронеплощадок. Поезд вдруг стал набирать скорость, уходя в сторону Крыма.

Фейерверк получился красивый, да и полкорпуса вагона разворотило. Однако разгону всего состава это никак не помешало. Бронепоезд убегал в сторону Крымского фронта, а догнать или остановить его было нечем. Когда у меня промелькнула такая мысль, тут же пришло в голову, что экипажу Т-70 не вполне нормально жаловаться на удирающую от него «Пантеру». Здесь ситуация была аналогичной.

Теперь со стороны станции работало несколько пулеметов и одиночные пехотинцы. На зачистку хватило пятнадцати минут. Живых офицеров не осталось, а солдат брать в плен я запретил – нам было негде их держать. Жалости к добиваемым, надеявшимся на жизнь, поднимая руки, не чувствовал. Вся жалость к солдатам этой армии кончилась в трех белорусских деревнях.